СОВЕСТЬ – способность человека, критически оценивая себя, осознавать и переживать свое несоответствие должному – неисполненность долга. Феноменологическими проявлениями совести являются внутренний эмоциональный дискомфорт («укоры, муки совести»), чувство вины и раскаяние. С культурно-исторической точки зрения, идея и понятие совести складываются в процессе осмысления различных механизмов самоконтроля. В отличие от страха (перед авторитетом, наказанием) и стыда (в котором также отражается осознание человеком своего несоответствия некоторым принятым нормам), совесть воспринимается как автономная. Исторически совесть коренится в стыде и родственна ему; однако уже ранние попытки осознания опыта, который впоследствии получит название «совестного», свидетельствуют о стремлении дифференцировать сам стыд и выделить как нечто особенное «стыд перед самим собой» (Демокрит, Сократ) – своеобразный экстериоризированный вариант того контрольного механизма, который получит название совести. В древнегреческой мифологии эту функцию выполняли Эринии; в «Оресте» Еврипида она была осмыслена как «сознание совершенного ужаса». Соответствующее греч. слово – sineidesis [συνείδησις] – восходит к глаголу συνειδέναι, использовавшемуся в выражениях, указывавших на ответственность человека перед самим собой за совершенные им нечестивые поступки. Так же и латинское слово conscientia (представляющее собой своеобразную кальку с греч.) употреблялось для обозначения не только сознания вообще, но и сознания или воспоминания о совершенных дурных поступках или сознания, оценивающего собственные поступки как достойные или недостойные.
В христианстве совесть трактуется как «Божия сила», как показатель нравственной обязанности (Рим. 2:15) – в первую очередь, обязанности перед Богом (1 Петр. 2:19). Вместе с тем, апостол Павел говорит о совести как ценностном сознании вообще и тем самым признает, что у придерживающихся разной веры и совесть различна (1 Кор. 8:7, 10), а потому совесть нуждается в христианском очищении (Евр. 9:14), достигаемом благодаря вере и любви. В средневековой литературе углубление анализа феномена совести было опосредствовано появлением особого термина – sinderesis – и формулированием дополнительного по отношению к традиционному лат. conscientia понятия. В схоластической философии посредством этого понятия обозначается повелевающая сила души, внутреннее знание принципов, которое, в отличие от «закона разума» (lex rationis), внушено человеку Богом. Совесть-synderesis в отличие от совести-conscientia, т.е. способности человека оценивать конкретные поступки как добрые (хорошие) или злые (плохие), трактовалась как: а) способность (или привычка) суждения о правильности действий с точки зрения «изначальной правильности», чувство которой сохранено в душе человека несмотря на грехопадение, и б) способность воли к совершению правильных действий. При этом гносеологический статус этих способностей трактовался различно (Фомой Аквинским, Св.Бонавентурой, Дунсом Скотом). Полемика вокруг этого понятия выявила различные функции совести, шире – морального сознания: осознание ценностей как общих оснований поведения и оценка конкретных действий, в которых принятые ценности утверждаются или попираются, т.е. соотнесение конкретных действий с ценностями. Различие между conscientia и synderesis отчасти сохранилось у ранних протестантских теоретиков-моралистов. Во многих новоевропейских учениях совесть представляется в качестве познавательно-моральной силы (разума, интуиции, чувства), фундаментальной способности человека высказывать оценочные суждения, осознавать себя как морально ответственное существо, намеренно определенное в отношении добра. У Канта совесть обозначает практический разум в смысле средневекового понятия synderesis. Развитие этой линии естественно вело в рамках новоевропейского философствования к формированию более широкого понятия морального сознания (во многих языках слово «совесть» родственно и созвучно словам, обозначающим «сознание», «знание»), выделению его познавательных, императивных и оценочных функций. Наряду с этим предпринимаются попытки спецификации собственно понятия «совесть». В наиболее общем плане она трактуется как «внутренний голос»; различия касаются понимания источника этого «голоса», который воспринимается или как не зависимый от «я» человека, или как голос его сокровенного «я», или как «другое я». С этим сопряжены различные теоретические установки относительно природы совести. 1. Совесть – это обобщенный и интериоризированный голос значимых других или культуры, и ее содержание культурно и исторически изменчиво; в этом ключе совесть может трактоваться как специфическая форма стыда (Т. Гоббс, Ф.Ницше, З.Фрейд); в крайней форме положение о внешней обусловленности совести обнаруживается в выводе о том, что совесть есть функция от политических воззрений или социального положения индивида (К.Маркс). 2. Совесть выражает чувство несогласия человека с самим собой (Дж.Локк) и тем самым выступает одним из удостоверений личностности и самосознательности человека (Дж.Батлер, Г.Лейбниц). К такому толкованию близко понимание совести как голоса беспристрастной рациональной личности (Дж.Ролз). 3. Совесть не только метафорически, но и по существу трактуется как «голос иного»; «устами совести» как бы говорит Всеобщий закон, высшая Истина, это голос («зов») трансцендентных сил: ангела-хранителя (Сократ), Бога (Августин), естественного закона (Локк), присутствия-Desein (М.Хайдеггер).
Эти утверждения не исключают полностью друг друга. В первом акцентируется внимание на механизмах исторического и индивидуального развития совести; в двух других – на феноменологии менее и более зрелой совести. Как форма морального самосознания и самоконтроля совесть выражает осознание человеком неисполненности долга, несвершенности добра; в этом отношении совесть сопряжена с чувствами ответственности и долга, а также в не меньшей степени – со способностями быть ответственным и исполнять свой долг. Укоры совести указывают человеку на его отчужденность от идеала и обусловливают чувство вины. При высшем же своем состоянии совестность означает исчезновение долга в свободной доброй воле.
С этими различиями сопряжены расхождения в понимании содержания совести и той роли, которую она играет в нравственной жизни человека. Совесть может трактоваться негативно и позитивно. Как негативная совесть предстает укоряющей и предостерегающей, даже устрашающе-предостерегающей (Ницше), критичной по отношению к прошлому, судящей (Кант). В позитивной трактовке совесть, вопреки расхожим представлениям о ней, предстает еще и зовущей, побуждающей к заботе и «решимости» (Хайдеггер). Толкованием совести как голоса Бога предопределено понимание ее как призыва к совершенству; соответственно совестность осознается человеком как воля к совершенству и является основным проявлением внутреннего освобождения личности. Перфекционистская доминанта совести в индивидуальном нравственном опыте обнаруживается в таком нравственном само-озадачивании человека, при котором он оказывается определенным именно в отношении нравственно лучшего.
Выражения «спокойная совесть» или «чистая совесть» в обычной речи обозначают осознание человеком исполненности своих обязательств или реализации всех своих возможностей в данной конкретной ситуации. По существу, в таких случаях речь идет о достоинстве. Трактовка же собственно феномена «чистой совести» различна в разных нормативно-ценностных контекстах. Во-первых, «чистая совесть» подтверждает сознанию, сориентированному на внешний авторитет, его соответствие предъявляемым извне требованиям, и поэтому вызывает чувство благополучия и безопасности, как будто гарантированные самим фактом угождения авторитету. В этом отношении «чистая совесть» есть следствие покорности и зависимости и, стало быть, порочности с точки зрения автономной и гуманистической морали (Э.Фромм). Во-вторых, «чистая совесть» может выражать амбицию человека на достигнутость совершенства, на внутреннюю цельность и полноту. Состояние «чистой», «успокоившейся» совести выражает самодовольное (или лицемерное) сознание (Гегель); в конечном счете это – бессовестность, понимаемая не как отсутствие совести, а как склонность не обращать внимание на ее суждения (Кант).
Выражение «свобода совести» обозначает право человека на независимость внутренней духовной жизни и возможность самому определять свои убеждения. В узком и более распространенном смысле «свобода совести» означает свободу вероисповедания и организованного отправления культа. В собственно этическом смысле слова совесть не может быть иной, как свободной, совестный акт есть проявление внутреннего освобождения личности, а свобода в последовательном своем выражении – ничем иным, как жизнью по совести.
Литература:
1. Кант И. Метафизика нравов. – Соч., т. 4 (2). М., 1965, с. 335–36;
2. Гегель Г. Дух христианства и его судьба. Он же. Философия религии, т. 1. М., 1975, с. 114–15;
3. Ницше Ф. Генеалогия морали. – Соч. в 2 т., т. 2. М., 1990, с. 438–70;
4. Фромм Э. Человек для самого себя. – Он же. Психоанализ и этика. М., 1993, с. 113–35;
5. Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997, с. 266–301;
6. Ильин И.А. Путь духовного обновления. – Он же. Путь к очевидности. М., 1993, с. 178–98;
7. Дробницкий О.Г. Понятие морали: Историко-критический очерк. М., 1974, с. 337–40;
8. Butler J. Sermons, XI. – Ethical Theories. Englewood Cliffs. N. J., 1967.
Труды Платона и Аристотеля, а так же - тексты восточных философов. Окончив медицинский факультет Венского Университета, Фрейд мечтает о карьере ученого, но он вынужден заботиться о «куске хлеба» и потому становится практикующим врачем-неврологом... истерии», где впервые говорится о взаимосвязи возникновения невроза с неудовлетворенными влечениями и эмоциями, вытесненными из сознания. Фрейда занимает также и другое состояние человеческой психики, сходное с гипнотическим - сновидение. В том же году...
https://www.сайт/psychology/14267
Стадия выбора гетеросексуального объекта не предполагает полного исчезновения гомосексуальных тенденций. Они, по мнению З. Фрейда , не исчезая полностью, являются основой однополой товарищеской дружбы, присоединяясь к социальному инстинкту. ... перемещается между Я и объектами. Генетическая Нарциссизм взрослого человека с генетической точки зрения по З. Фрейду – возврат к определенной точке фиксации, сформированной в детском возрасте под влиянием воздействия травмирующих обстоятельств. Это...
https://www.сайт/psychology/111491
Бессознательное" и подвергается амнезии. Силы, ведущие к подавлению этих влечений, недопущению их отражения в сознании, Фрейд обозначил термином "цензура", а сам процесс подавления - "вытеснением". Переживания, которые оказались вытесненными в " ... , воспоминания, сновидения) подвергаются специальному истолкованию при помощи кода сексуальной символики, разработанного Фрейдом . В своих работах Фрейд показал влияние "бессознательного" на психическую деятельность в норме и патологии, раскрыл механизм...
https://www.сайт/psychology/1489
Жестокости. Через некоторое время Адлер сам осознал, что мысли его все дальше отходят от психоанализа Фрейда ; тогда он назвал свою систему "Индивидуальной психологией". Наиболее известная из его идей - это " ... которых заинтересованы эти авторы, наилучшим образом отвечают интересам пациента, и действительно ли эти другие факторы важнее подчеркнутых Фрейдом . Ортодоксальный психоанализ утверждает, что это не так. Хорни склонна подчеркивать конфликты индивида с его настоящим окружением, ...
https://www.сайт/psychology/11076
Сбиваюет с толку. Юнг начинал рассматривать типы мышления, которые были дорациональными. Он жил во времена Фрейда и работал вместе с ним. Фрейд уже разделил ум на 2 типа мышления – первичный процесс мышления и вторичный процесс мышления. Вторичный процесс... , рациональным и так далее. Первичный процесс был магическим. Он оперировал замещением, конденсацией и так далее. Фрейд обнаружил, что, когда пациенты диссоциированы, рано или поздно они прекращали применять вторичный процесс и погружались в...
Современный английский исследователь средневековых учений о совести Т. Поттс заметил, что вопрос о формировании этого явления в индивидуальном опыте являлся своего рода "слепым пятном" схоластической мысли. Динамическая перспектива восприятия совести перевернула бы многие теоретические концепты схоластики с ног на голову. Мнение Т. Поттса можно распространить и на этико-теологические, а также философские концепции совести более позднего времени. Лишь некоторые теологи и философы внесли вклад в понимание индивидуального развития механизмов совестного саморегулирования. Среди них Д. Юм, А. Смит и Ж. Ж. Руссо, выступающий не как сентиментальный моралист, а как создатель системы воспитания. В отличие от классической философско-теологической традиции психологические интерпретации совести, сформировавшиеся в течение XX в., были изначально сосредоточены на генезисе и развитии этого явления в опыте отдельного человека.
У истоков психологии совести стоял З. Фрейд. Совесть рассматривалась им как одна из функций такой психологической инстанции как "сверх-Я", которая возникает в результате интериоизации родительских требований, аккумулирующих в себе дисциплинарное содержание определенной культурной традиции. Совесть является судящей и наказующей репрезентацией "сверх-Я", наряду с двумя другими репрезентациями: наблюдающей и идеальной. Генетически совесть выступает как результат вытеснения эдипова комплекса. Ее присутствие можно зафиксировать с того момента, когда страх нарушения перестает зависеть от вероятности применения родителями наказаний и знаков утраты любви. Индивидуальные характеристики совести зависят, в конечном итоге, от темпов и формы протекания вытеснения эдипова комплекса.
Опираясь на исследование психических расстройств, З. Фрейд акцентировал два свойства совести, требующих убедительного психологического объяснения и во вторичном порядке этико-теоретического осмысления. Во-первых, жесткость репрессивных проявлений "сверх-Я" (совести) не уменьшается, а возрастает у тех, кто обладает развитой способностью к самоконтролю. З. Фрейд увидел в этом противоречие, подобное максимальным проявлениям боли у самого здорового человека. Однако это противоречие является мнимым, если учесть динамическую концепцию совершенства, свойственную морали, в рамках которой совершенство состоит в бесконечном преодолении собственных недостатков. Устранение каких-то из них открывает глаза взыскательного к себе человеку на другие. Во-вторых, совесть, несмотря на общераспространенное значение этого слова и его этимологические корни, может, по З. Фрейду, проявлять себя не только в сознательных, но в бессознательных формах. Она находит выражение в ощущениях беспричинной виновности, страха и тревожности, в травмирующих сновидениях и саморазрушительном поведении. Это наблюдение требует создания комплексного понимания нравственной жизни, не сводящего ее к проявлениям разума и воли.
В дальнейшем психоаналитическая традиция изучения совести дополняется несколькими тезисами. Психоаналитики, в особенности, находящиеся под влиянием этического и теологического дискурса о совести, пришли к выводу, что ограничение совести судящими и наказующими проявлениями "сверх-Я" неоправданно. В человеческой психике совесть выступает не только как укор и угрызение, но и как зов. Это заставляет видеть в ней сплав интериоризированной родительской строгости и интериоризированной родительской любви, поощряющей достижения ребенка. Кроме того, была установлена ошибочность утверждения о том, совесть полностью привязана к данному извне набору запретов и предписаний. Уже К. Г. Юнг в работе "Совесть с психологической точки зрения" указывал на самостоятельную, а не вспомогательно-инструментальную роль "внутреннего голоса" в психологических механизмах совести. Он продемонстрировал, что требования совести (требования индивида к самому себе) всегда и с неизбежностью превосходят по своему содержанию любые кодексы социальной дисциплины. Поэтому совесть приходится признать "автономным внутренним фактором, противостоящим воле субъекта". Эту идею использовал Э. Фромм в своей характеристике "гуманистической совести", которая, в отличие от совести "авторитарной", является "реакцией всей нашей личности на ее правильное функционирование или на нарушение такового". Отсюда следует, что описанные З. Фрейдом проявления совести (карающие, гетерономные, содержательно деиндивидуализированные) соответствуют лишь наиболее ранним стадиям ее становления в индивидуальном психическом опыте. Конечно, они сохраняются и на более поздних стадиях, но лишь в качестве одной из подсистем этого феномена, дополненной и скорректированной иными его проявлениями.
Наряду с психоаналитической концепцией совести, ориентированной на понятия интериоризации и репрессии, в психологической теории существует когнитивистское понимание ее сущности. Оно восходит к теориям морального развития Ж. Пиаже и Л. Кольберга. Совесть воспринимается в них как способность осуществлять моральное рассуждение применительно к конкретным случаям или даже как "моральный элемент человеческой личности" в целом. Она развивается за счет последовательного формирования все более и более сложных структур осмысления и регулирования коммуникативного опыта: от простого подчинения авторитетным предписаниям до автономного следования универсализуемым принципам.
Одна из существенных характеристик современных психологических интерпретаций совести состоит в том, что они тесно связаны с исследованием расстройств личности, порождающих асоциальное поведение. В литературе по психологии девиаций применяются такие дефиниции совести, которые упрощают ее содержание даже по отношению к фрейдовскому пониманию. Достоинство таких дефиниций состоит в том, что они делают феномен совести доступным для эмпирического изучения, включающего статистические обобщения. Так американский психолог Р. Д. Хеар определил совесть как систему внутреннего контроля, поддерживающую общественные правила, защищающие каждого члена общества и придающие силу общественному строю. Центральным элементом этой системы служит "надоедливый внутренний голос, который помогает нам сопротивляться искушениям и чувствовать свою вину, когда мы не делаем этого". "Внутренний голос" выступает как своего рода "внутренний полицейский", когда внешние контролеры поведения: законы, ожидания других людей, а также настоящие полицейские, отсутствуют.
Опираясь на такое определение совести Р. Д. Хеар попытался выявить основные характеристики тех психологических типов, у которых "внутренний голос" слаб или отсутствует и которые, в силу этого, представляют серьезную угрозу для общественной кооперации в целом и для отдельных ее участников. Экстремальным примером такого рода является "психопатическая" личность. В смягченной форме тот же комплекс симптомов представлен у личности "социопатической". Свою эпохальную работу, которая обобщила многолетние исследования данных феноменов, Р. Д. Хеар назвал "Без совести: беспокоящий мир психопатов среди нас".
Образ психопата ("человека без совести"), зафиксированный в постоянно обновляющемся диагностическом списке Р. Д. Хеара, предполагает несколько основных характеристик. Эгоцентричность, претенциозность, всепоглощающее стремление к новым впечатлениям, склонность к обману и манипуляциям совмещаются у психопатической личности с отсутствием способности испытывать вину и сожаления в связи с содеянным, а также с отсутствием эмпатического проникновения в переживания другого человека. Психопат не является "моральным невеждой". Напротив, он, как правило, очень хорошо понимает внутреннюю логику моральных норм и способен идентифицировать обязанности и их взаимосвязь. Однако эти нормы не вызывают у него эмоционального отклика. У него отсутствует автоматическая связка между мыслью о нарушении нравственной нормы и состояниями страха и беспокойства. В силу этого для психопата не существует немыслимых поступков: любое нарушение нормы оценивается им как вполне возможный для него способ поведения. Лишь ситуативные ограничения и возможные санкции могут удержать его от нарушающего норму поступка. Р. Д. Хеар пишет в этой связи, что психопат постоянно осуществляет выбор, каким нормам следовать, а какие нарушать. Психопат не является также невеждой в психологическом отношении. Как правило, он очень хорошо разбирается в душевной организации тех людей, с которыми сталкивает его судьба. В противном случае, была бы невозможна эффективная манипуляция ими. Однако знание психопата носит сугубо механический и внешний характер, он не "заражен" чувствами другого человека.
Варианты объяснения психопатии многочисленны. Первая концепция строится на предположении о том, что психопатическая личность в период ранней социализации неадекватно реагирует на угрозу наказания. С этой точки зрения психопатию формирует недостаток страха, который не позволяет установиться связке между нарушением нормы и негативными переживаниями. Многие психологи считают, что данная концепция неоправданно ставит процесс формирования совести в исключительную зависимость от карательных воспитательных практик. В этом случае концепция дополняется предположением о пониженной способности будущего психопата к эмоциональному отклику на любовное и заботливое отношение. Вторая концепция связана с предполагаемой неспособностью психопатических личностей в раннем возрасте осуществлять процедуры мысленного обмена ролями с другими людьми. Такая неспособность может быть обусловлена причинами интеллектуального или эмоционального порядка. С позиции теории морального развития Л. Кольберга, неспособность входить в положение другого человека препятствует освоению высших ступеней морального развития, достижению постконвенционального уровня.
Две рассмотренные выше концепции связывают "патологическую бессовестность" психопата с особенностями его исходной психологической конституции, которые, в свою очередь, часто трактуются как результат психоневрологических дисфункций. В отличие от них третья концепция укореняет психопатию в специфических условиях ранней социализации. Отсутствие совести предстает в ней как результат "расстройств привязанности". Такие расстройства появляются у детей, которым не оказывается достаточно внимания со стороны лиц, исполняющих материнские функции, и которые лишены индивидуализированной, пристрастной любви. Связь психопатии и недостатка привязанности определяется тем, что именно отношения любви и заботы закладывают основы эмпатических способностей. Значительную роль в формировании психопатии может играть и другое следствие дефицита близких и доверительных отношений. Успешная интериоризация моральных норм осуществляется в ходе последовательной смены мотиваций от "не делаю, поскольку накажут" к "не делаю, поскольку меня осудят значимые для меня и любимые мной люди" и, наконец, к "не делаю, поскольку не хочу быть человеком, который способен на это". В случае расстройства привязанности вторая ступень интериоризации выпадает, и поведение ребенка навсегда остается подчиненным логике наград и наказаний. Очевидным недостатком этого подхода к объяснению психопатии служит то, что значительное количество психопатов не имеет детского опыта недостатка любви и заботы.
Бессмысленный поступок! Я увидел,
Как муравей ест сахарный песок
И муравьишку бедного обидел,
И пожиранье сахара пресёк.
Бессмысленный поступок! Это совесть
Меня грызет. Я сам себе не рад.
И муравьям пожертвовать готовлюсь
Свое богатство - сахар-рафинад.
Иван Хлюпов.
"Соло на Виттгенштейне".
Мораль - это совокупность определенных нравственных норм и правил, призванных регулировать социальные отношения (отношения между людьми).
Совесть - это душевная боль, возникающая при нарушении тех или иных моральных принципов. Чувство нравственной ответственности за своё поведение перед окружающими людьми, обществом.
Однажды со мной приключилась интересная история. Проходя по одной, довольно людной улице, я наткнулся на умирающего котенка. Голова у него была разбита, один глаз почти полностью вывалился из глазницы. Котенок лежал в небольшой кровавой лужице. Все это происходило напротив детского садика и малыши, которых родители забирали домой, с интересом смотрели на необычное для них зрелище. Что произошло с котенком, я так и не понял. До ближайшей дороги, было метров тридцать-сорок, а значит, попасть под машину он не мог. Когда я проходил мимо, котенок несколько раз дернул задней лапкой. Он умирал, но был еще жив.
Разумеется, первым моим движением, чисто рефлекторным, было подойти и попытаться помочь умирающему животному. Однако дальше эмоционально-мыслительного акта этот порыв себя не проявил. Внешне абсолютно спокойный, я прошел мимо, сел в машину и уехал. «Что я мог сделать?..» - думал я всю оставшуюся дорогу. И прекрасно понимал, что абсолютно ничего.Однако неприятный осадок в душе от этого только усиливался. Было почему-то до невозможности жутко. Живое существо умирает у всех на глазах, а люди равнодушно проходят мимо, словно и не замечая ничего…
Сейчас, мысленно возвращаясь к той истории, я пытаюсь проанализировать свои чувства. Было ли мое переживание банальнейшим угрызением совести, или же я, совершенно не отдавая в этом отчета, представил себя на месте умирающего животного, и равнодушие идущих мимо людей меня оскорбляло, наполняя душу страданием и обидой?..
«Угрызения совести, - говорил Ницше, - такая же глупость, как грызня собакой камня».
Полностью с ним в этом согласен. То, что мы привыкли называть Совестью, не более чем внутренний конфликт между заложенными в наше подсознание определенными моральными установками и несоответствующими этим установкам мыслями или поступками .
Мораль, или нравственность, есть элемент общественного сознания, при помощи которого Общество регулирует взаимоотношения между индивидами.
Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что нравственные критерии, выработанные Социумом, весьма далеки от совершенства. И уж конечно такая мораль не имеет ничего общего с Высшей, Божественной «Моралью».
С точки зрения человека посредственного Высшая мораль окажется полным отсутствием какой бы то ни было морали вообще. Для человека же духовно развитого становится совершенно неприемлемой мораль обычная, которую ему прекрасно заменяет Интуиция. Именно поэтому, оказавшись в какой-либо малоприятной ситуации, я уже давно не испытываю угрызений совести, а просто делаю соответствующие выводы...
По тому же Фрейду, совесть - это изменённый страх наказания. Совесть по Фрейду - механизм подавления желаний, который формируется культурой. «Чем добродетельнее человек, тем подозрительнее его совесть».
Негативное отношение к совести высказывал также Ницше, который ассоциировал совесть с жестокостью и местью, направленных человеком на самого себя и ведущих к удвоению страдания. «Совесть - атрибут посредственности, людей слабых и завистливых». У сильного человека, говорит Ницше, нет совести.
Что касается непосредственно ВЫСШЕЙ МОРАЛИ и связи с Богом...
С Богом нас очень много чего связывает. Сложнее, наверное, найти то, что нас с Ним НЕ связывает...
И совесть в этой «связи с Богом» - играет одну из самых последних ролей...
Главное возражение, наиболее часто мне выдаваемого самыми разными людьми: «Нет совести - все дозволено?..»
Отвечаю…
Для многих «все дозволено» и с наличием совести!
Достаточно лишь ввести некие корректировки в заложенный в голову «моральный алгоритм» - и дело сделано! С криком «Аллах акбар!» и поясом Шахида - в толпу народа...
Совесть, это палка о двух концах!
Смотря какой «алгоритм совести» заложен в голову человека... ;)
Беда как раз в том и заключается, что этот «алгоритм совести» пишет в наши головы КТО-ТО ДРУГОЙ , но не сам человек...
Человеку, достаточно развитому духовно, эти «алгоритмы совести», написанные другими людьми- не нужны!
Он живет, повинуясь высшим, БОЖЕСТВЕННЫМ законам. Которые невозможно интерпретировать и так, и эдак. Которые универсальны, как язык математики, и доступны любому достаточно развитому духовно существу...
У тех, у кого в голове очень силен «алгоритм совести», у того - можно сказать, что своей головы на плечах вообще нет!
Своя голова на плечах появляется именно тогда, когда человек начинает перепросматривать всё то, что понапрограммировало ему в голову ОБЩЕСТВО и сам переписывает этот код в своей голове.
Появление же угрызений совести - как раз и есть индикатор того, что в данный момент у человека происходит внутренний конфликт между заложенными в его подсознание определенными моральными установками (то есть - чужими программами) и несоответствующими этим установкам мыслями или поступками самого человека!
Еще одно возражение: «У террористов тоже, наверняка, при убийстве людей в душе что-то ёкает, но это "ёк" настолько слаб, что не может воспрепятствовать плохим поступкам»…
Ответ…
В том-то и дело, что НЕТ!
Мозг того же шахида так запрограммирован ЕГО социумом, что для него убийство неверных во время джихада, это не просто «не плохое», это ОЧЕНЬ ДАЖЕ ХОРОШЕЕ дело! Правильное и богоугодное!
Его совесть глодала бы всю оставшуюся жизнь, если бы вдруг теракт сорвался и он никого не убил бы! Вот такая она - совесть…;-)
Очень часто задаваемый вопрос: «Можно ли развиваться духовно без совести?»
В некоторых своих работах, в частности, в «Недовольстве культурой» Фрейд подчеркивал, что на возникновение чувства вины психоаналитики смотрят по-иному, чем это обычно делают психологи. Так, согласно расхожему представлению, человек чувствует себя виновным тогда, когда он совершил какое-то деяние, признаваемое злом. Но подобное представление мало что проясняет в отношении возникновения чувства вины. Поэтому иногда добавляют, что виновным является также и тот человек, который не сделал никакого зла, но имел соответствующее намерение совершить определенное деяние, ассоциирующее со злом. Однако и в том, и в другом случае предполагается, что человеку заранее известно зло как нечто дурное, что необходимо исключать до его исполнения. Такое представление о возникновении чувства вины основывается на допущении, что человек обладает некой изначальной, естественной способностью к различению добра и зла.
Фрейд не разделял подобного представления ни об изначальной способности к различению добра и зла, ни о возникновении на основе такого различения чувства вины. Он исходил из того, что часто зло не является ни опасным, ни вредным для человека. Напротив, оно подчас приносит ему удовольствие и становится для него даже желанным. Исходя из такого понимания зла, основатель психоанализа выдвинул положение, согласно которому различение между добром и злом происходит не на основе какой-то врожденной, внутренней способности человека, а в результате того воздействия на него, которое осуществляется извне. Но, чтобы поддаться какому-то внешнему воздействию, человек должен иметь определенный мотив, определяющий данное воздействие на него. Такой мотив, по мнению Фрейда, обнаруживается в беспомощности и зависимости человека от других людей, и он является ни чеминым, как страхом утраты любви. Будучи зависимым от другого, человек оказывается перед лицом угрозы того, что понесет наказание со стороны лица, некогда любившего его, но в силу каких-то причин отказавшего ему в своей любви и вследствие этого способного проявить свое превосходство и власть в форме какой-либо кары. «Поначалу, таким образом, зло
есть угроза утраты любви, и мы должны избегать его из страха такой утраты. Неважно, было ли зло уже совершено, хотят ли его совершить: в обоих случаях возникает угроза его раскрытия авторитетной инстанцией, которая в обоих случаях будет карать одинаково» .
У ребенка страх утраты любви очевиден, поскольку он боится, что родители перестанут любить его и будут строго наказывать. У взрослых людей также наблюдается страх утраты любви с той лишь разницей, что на место отца, матери или обоих родителей становится человеческое сообщество. Все это означает, что страх утраты любви или «социальный страх» может восприниматься не только в качестве питательной почвы для возникновения чувства вины, но и являться основанием для его постоянного усиления. Однако Фрейд не столь односторонен в оценке подобной ситуации, как это может показаться на первый взгляд. В его представлении в психике человека происходят значительные изменения по мере того, как происходит инте-риоризация авторитета родителей и человеческого сообщества. Речь идет о формировании Сверх-Я, об усилении роли совести в жизни человека. С возникновением Сверх-Я ослабляется страх перед разоблачением со стороны внешних авторитетов и в то же время исчезает различие между злодеянием и злой волей, поскольку от Сверх-Я невозможно скрыться даже в своих мыслях. Это приводит к возникновению нового соотношения между совестью человека и его чувством вины, поскольку, в представлении Фрейда, Сверх-Я начинает истязать внутренне сопряженное с ним Я и ждет удобного случая, чтобы наказать его со стороны внешнего мира.
Все эти соображения о соотношении страха, совести и вины были высказаны Фрейдом в работах 20-х годов. Однако уже в исследовании «Тотем и табу» он говорил о «совестливом страхе», признаке страха в чувстве вины, сознании вины табу и совести табу, как самой древней форме, в которой проявляются нравственные запреты. Именно в этом исследовании онлоднял вопрос о происхождении и природе совести, считая, что, подобно чувству вины, совесть возникает на почве амбивалентности чувств из определенных человеческих отношений, с которыми связана эта амбивалентность. Согласно его воззрениям, табу можно рассматривать в качестве веления совести, нарушение которого ведет к возникновению ужасного чувства вины.
«Совесть представляет собой внутреннее восприятие недопустимости известных имеющихся у нас желаний; но ударение ставится на том, что эта недопустимость не нуждается ни в каких доказательствах, что она сама по себе несомненна» .
Такое понимание совести имеет общие точки соприкосновения с категорическим императивом Канта как неким законом нравственности, благодаря которому поступок человека является объективно необходимым сам по себе, без соотнесения его с какой-либо иной целью. Фрейд воспринял кавтовскую идею о категорическом императиве, полагая, что в психологическом плане таковым является уже табу, играющее важную роль в жизни первобытных людей. Если Кант говорил о нравственном законе, то основатель психоанализа не прочь рассматривать категорический императив в качестве особого психического механизма, всецело предопределяющего или корректирующего деятельность человека.
В своей «овнутренной» ипостаси этот императив представляется Фрейду не чем иным, как совестью, способствующей вытеснению и подавлению природных влечений человека. Ведь в общем плане для основателя психоанализа нравственность - это ограничение влечений. Поэтому и совесть как нравственная категория соотносится им с ограничениями влечений и желаний человека. Но является ли совесть божественной по своему происхождению, как настаивают на этом религиозные деятели, или она имеет вполне земное происхождение и связана с историей развития человека и человечества? Дана ли нам совесть изначально от рождения, или она формируется постепенно в процессе человеческой эволюции?
Проводя аналогию между категорическим императивом Канта как нравственном законе и совестью как не нуждающемся ни в каком доказательстве внутреннем восприятии-недопустимости проявления имеющихся у человека сексуально-враждебных желаний, Фрейд в то же время ссылался на клинические данные и наблюдения за детьми, свидетельствующие о том, что совесть не всегда является постоянным источником внутреннего давления на человека и что она не дана ему первоначально от рождения. Так, у подверженных меланхолии пациентов совесть и мораль, данные будто бы от Бога, обнаруживаются как периодические явления. У маленького ребенка нет никаких нравственных тормозов против его стремления к получению удовольствия, и можно было бы
сказать, что он от рождения аморален. Что касается совести, то, по выражению Фрейда, здесь Бог поработал «не столь много и небрежно», поскольку у подавляющего большинства людей она обнаруживается в весьма скромных размерах. Тем не менее, как и в случае более позднего признания за религией части исторической правды, основатель психоанализа готов согласиться с тем, что в утверждениях о божественном происхождении совести содержится доля правдоподобия, но не метафизического, а психического характера. «Мы, - подчеркивал он в лекциях по введению в психоанализ, - ни в коей мере не отрицаем ту часть психологической истины, которая" содержится в утверждении, что совесть - божественного происхождения, но это положение требует разъяснения. Если совесть тоже является чем-то «в нас», то это ведь не изначально» . Обращаясь к осмыслению психических механизмов, связанных с наличием совести у человека, Фрейд перешел от рассмотрения истории возникновения табу, различного рода запретов, налагаемых на индивида извне, к раскрытию того «овнутрения» нравственных предписаний, благодаря которым кантовский категорический императив как нравственный закон становится индивидуально-личностным достоянием каждого человеческого существа. Согласно основателю психоанализа, именно с появлением запретов, заповедей и ограничений постепенно начался отход человека от первоначального своего животного состояния.
В процессе развития человеческой цивилизации налагаемые извне заповеди и запреты с их непременным ограничением свободного самовыражения естественных влечений стали внутрипсихическим достоянием человека, образовав особую инстанцию Сверх-Я, выступающую в качестве моральной цензуры, или совести, соответствующим образом корректирующей его жизнедеятельность и поведение в реальном мире. Рассматривая эволюционный путь развития человека, Фрейд писал в работе «Будущее одной иллюзии»: «Неверно, что человеческая психика с древнейших времен не развивалась и, в отличие от прогресса науки и техники, сегодня все еще такая же, как в начале истории. Мы можем здесь привести один пример этого психического прогресса. Наше развитие идет в том направлении, что внешнее принуждение постепенно уходит внутрь, и особая психическая инстанция, человеческое Сверх-Я, включает его в число сво-
Их заповедей. Каждый ребенок демонстрирует нам процесс подобного превращения, благодаря ему приобщаясь к нравственности и социальности» .
Говоря о подобном прогрессе в развитии человеческой психики, Фрейд имел в виду прежде всего образование и усиление Сверх-Я, как ценного психологического приобретения культуры, способствующего, за небольшим исключением, внутреннему запрещению реального проявления бессознательных желаний, связанных с инцестом, каннибализмом, кровожадностью. Вместе с тем он был вынужден констатировать, что по отношению к другим бессознательным желаниям „человека этот прогресс не является столь значительным, поскольку значительное число людей повинуется нравственным требованиям и запретам скорее в силу угрозы наказания извне, нежели под влиянием совести. Они соблюдают нравственные предписания лишь под давлением внешнего принуждения и то до тех пор, пока угроза наказания остается реальной. «Бесконечное множество культурных людей, отшатнувшихся бы в ужасе от убийства или инцеста, не отказывает себе в удовлетворении своей алчнбсти, своей агрессивности, своих сексуальных страстей, не упускает случая навредить другим ложью, обманом, клеветой, если может при этом остаться безнаказанным; и это продолжается без изменения на протяжении многих культурных эпох» .
Констатация столь прискорбного положения в области нравственности современных людей, значительная часть которых не обременена совестью до такой степени, чтобы не совершать аморальные поступки в случае ослабления внешних запретов, не освобождала Фрейда от исследовательской задачи, связанной с осмыслением функций Сверх-Я. Напомню, что, помимо того, что Сверх-Я выступало у Фрейда в качестве идеала, оно также рассматривалось в психоанализе как воплощающее в себе две ипостаси: совесть и бессознательное чувство вины. Размышляя над деятельностью Сверх-Я, Фрейд показал, что в функциональном отношении оно двойственно, поскольку олицетворяет собой не только требования долженствования, но и запреты. Требования долженствования диктуют человеку идеалы, в соответствии с которыми он стремится быть иным, лучшим, чем он есть на самом деле. Внутренние запреты направлены на подавление его темной стороны души, на ограничение и вытеснение бессознательных
естественных желаний сексуального и агрессивного характера.
Таким образом, раздвоение и конфликтность между бессознательным и сознанием, Оно и Я, дополнялось, в понимании Фрейда, неоднозначностью самосознания, разноликостью Сверх-Я, в результате чего психоаналитически трактуемый человек действительно предстает в образе «несчастного» существа, раздираемого множеством внутрипсихических противоречий. Основатель психоанализа фиксирует двойственность человеческого существа, связанную с естественной и нравственной детерминацией его жизнедеятельности, и в этом плане делает шаг вперед, по сравнению с крайностями антропологизма и социологизма, свойственными различным школам, представители которых отличались односторонним видением человека. Однако в попытках объяснения этой двойственности он наткнулся на такие нравственные проблемы, психоаналитическая интерпретация которых привела к трудностям методологического и этического характера, на что частично уже было обращено внимание. Не случайно в его понимании человек предстает мечущимся не столько между должным и сущим, что в принципе способствует формированию критического отношения индивида к своему окружению, сколько между желаниями и запретами, искушением их нарушить и страхом перед возможным наказанием, что предполагало прежде всего обращение к психическим механизмам нервнобольных, у которых как раз и наблюдалось подобного рода раздвоение.
Интересно отметить, что фрейдовское понимание человека, преломленное через призму психоаналитической трактовки нравственных его оснований, оказалось весьма близким тому толкованию, которое было дано несколькими десятилетиями ранее датским философом Сореном Киркего-ром. Оба исследователя стремились постичь суть вины, раскаяния, совести и страха человека, то есть тех его морально-нравственных импликаций, которые делали его существование проблематичным, разорванным, нестабильным. При этом оба они апеллировали к бессознательному.
В разделе данной работы, посвященной пониманию Фрейдом проблемы страха, обращалось внимание на некоторые сходства и различия его представлений о страхе с соответствующими размышлениями Киркегора на эту
Тему. Здесь же речь идет о некоторых их представлениях, связанных с нравственной проблематикой.
Так, Киркегор рассматривал бессознательное этиче-ркое,акцентируя внимание на его двойственной природе. «Бессознательное этическое, - замечал он, - помогает каждому человеку; но вследствие именно бессознательности помощь этического как бы принижает человека, открывая ему ничтожество жизни...» . Фрейд обращался к исследованию бессознательного психического в различных его ракурсах, в том числе и в его нравственных импликациях, полагая, что «есть лица, у которых самокритика и совесть, то есть психическая работа с безу- -словно высокой оценкой, являются бессознательными и, будучи бессознательными, производят чрезвычайно важное воздействие» .
Как тот, так и другой описывали морально нравственные императивы с целью лучшего понимания природы человека. Кроме того, оба придерживались тройственного деления психики. Киркегор различал «тело», «дух» и «душу». Фрейд говорил об Оно, Я и Сверх-Я. Оба пытались понять взаимосвязи между наслаждением и долгом, стремлением к удовлетворению влечений и морально-нравственными императивами, налагающими запреты и ограничения.
Вместе с тем при всей схожести их позиций киркего-ровское и фрейдовское понимание этической проблематики отличалось друг от друга. И дело даже не в том, что тройственное деление психики человека осуществлялось ими по разным основаниям, в результате чего было бы неправомерным проводить безоговорочные параллели между выделенными им составными частями психики или отождествлять понятие человеческого «духа» у Киркегора с концептом Я у Фрейда, как это имело место, например, в исследовании П. Коула, посвященном сравнительному анализу теоретических позиций обоих мыслителей .
Более важно другое, а именно то, что Киркегор и Фрейд по-разному оценивают нравственные основания человека. Для первого чувство вины, муки совести, проявление страха - явления обычные и общетипичные, характеризующие собой морально-нравственное состояние человека, постоянно пребывающего в тревоге, но тем самым этически относящегося к существующей реальности и
способного принять ответственность за свои поступки и деяния.
С точки зрения второго, то есть основателя психоана- лиза, морально-нравственные императивы, будучи «ов-нутренным» достоянием человека, ограничивающим его эротические, эгоистические и деструктивные влечения, одновременно служат питательной почвой для болезненного расщепления психики, где чувства вины и страха являются не столько стимулом для ответственного, здорового отношения к жизни, сколько причиной возникновения психических расстройств, бегства в болезнь, уходом от реальности в мир иллюзий. Надо отдать должное тому, что на это обстоятельство уже обращалось внимание в отечественной литературе. В частности, в одной из работ П. Гайденко, посвященной, правда, исследованию взглядов не основателя психоанализа, а Фихте, справедливо подчеркивалось, что, с точки зрения Киркегора, чувство вины мучительно, но в то же время оно свидетельствует о нормальной жизни человека, а в понимании Фрейда это чувство - обычно признак душевного заболевания .
Для основателя психоанализа моральное чувство вины - это выражение напряжения между Я и Сверх-Я. С интерио-ризацией родительского авторитета, с возникновением Сверх-Я в психике человека происходят значительные изменения. Совесть как бы поднимается на новую ступень своего развития. Если в процессе первоначального происхождения совести существовал страх перед разоблачением со стороны внешнего авторитета, то с образованием Сверх-Я этот страх утрачивает свое значение. Вместе с тем перемещение авторитета извне вовнутрь ведет к тому, что Сверх-Я становится давлеющей силой и терзает Я. На этой новой ступени развития совесть приобретает черты жестокости. Она становится более суровой и подозрительной, чем при предшествующей ступени своего развития, когда человек испытывал страх перед внешним авторитетом. Подозрительность и жестокость совести ведут к тому, что человек начинает испытывать постоянный страх перед Сверх-Я, а это, в свою очередь, ведет к усилению чувства вины.
В работе «Тотем и табу» Фрейд рассмотрел вопрос о том, как возникли первые предписания морали и нравственные ограничения в примитивном обществе. Одновременно он отметил то обстоятельство, что первоначальное
Чувство вины, возникшее в качестве реакции на «великое событие», отцеубийство в первобытной Орде, не исчезло « бесследно. Отголоски этого чувства сохранили свое значение на протяжении развития человеческой цивилизации. «Это творческое сознание вины, - считал Фрейд, - не заглохло среди нас и до сих пор. Мы находим его у невротиков действующим, как асоциальное, как творящее новые предписания морали и непрерывные ограничения, как покаяние в совершенных преступлениях и как мера предосторожности против тех, которые предстоит совершить» .
В более поздних работах, после того как основатель психоанализа выдвинул свои представления о трехчленной структуре психики и взаимоотношениях между Оно, Я и Сверх-Я, ему пришлось по-новому объяснять психологические механизмы развития страха, совести, вины. Точнее было бы сказать, что речь шла не столько о принципиально новом объяснении этих явлений, сколько о тех коррективах, которые оказались необходимыми в силу структурных представлений о функционировании психики человека. В частности, Фрейд стал исходить из того, что имеются два источника чувства вины. Первый связан со страхом перед внешним авторитетом. Второй - с позднейшим страхом перед Сверх-Я, перед совестью. Страх перед внешним авторитетом заставляет человека отказываться от удовлетворения своих влечений, желаний, инстинктов. Страх перед Сверх-Я привносит еще и наказание, поскольку перед совестью невозможно скрыть ни запретных желаний, ни даже мыслей о них. Суровость Сверх-Я, требования совести оказываются постоянно действующими факторами жизни человека, оказывающими значительное воздействие на усиление чувства вины.
С точки зрения Фрейда, в человеке как бы одновременно существуют две ступени совести, а именно, первоначальная, инфантильная и более развитая, воплощенная в Сверх-Я. Это означает, что между отказом от влечений и сознанием вины складываются такие отношения, которые далеко не всегда становятся понятными для тех, кто не знаком с психоаналитическими идеями. Дело в том, что первоначально отказ от влечений являлся ни чем иным, как следствием страха человека перед внешним авторитетом. Поэтому, чтобы не потерять любовь со стороны другого лица, выступающего в качестве авторитета, ему приходилось отказыва-
ться от удовлетворения желаний. Расплата с внешним авторитетом путем отказа от удовлетворения собственных влечений вела к смягчению и даже устранению чувства вины. Другое дело, страх перед Сверх-Я, перед интериоризиро-ванным авторитетом. Отказ от удовлетворения желаний оказывается недостаточным для устранения чувства вины, поскольку от Сверх-Я невозможно скрыться. Несмотря на подобный отказ человек испытывает чувство вины. Муки совести не только не устраняются, а, напротив, могут усилиться. Если обусловленный страхом перед внешним авторитетом отказ от влечений служил достаточным основанием для сохранения или обретения любви, то вызванная к жизни страхом перед Сверх-Я аналогичная стратегия человека не служит гарантией любви. «Человек, - по мнению Фрейда, - поменял угрозу внешнего несчастья - утраты любви и наказания со стороны внешнего авторитета-на длительное внутреннее несчастье, напряженное сознание виновности» .
Подобное объяснение природы совести и вины с неизбежностью ставило вопрос о согласовании генетической, связанной с историей становления, и структурной, относящейся к функционированию психики, точек зрения, сформулированных основателем психоанализа в работах «Тотем и табу» и «Я и Оно». Получалось, что в первом случае возникновение совести сопряжено с отказом от влечений, в то время как во втором случае отказ от влечений обусловлен наличием совести. Этот парадокс аналогичным образом находил свое отражение в ранее рассмотренных взглядах Фрейда на соотношение вытеснения и страха, когда ему пришлось решать дилемму: является ли страх следствием подавления влечений человека или само подавление влечений обусловлено наличием страха.
Напомню, что, если первоначально Фрейд полагал, что -энергия вытеснения бессознательных влечении ведет к возникновению страха, то в дальнейшем он пришел к выводу, согласно которому не вытеснение порождает страх, а предшествующий страх как аффективное состояние души влечет за собой вытеснение. Казалось бы, и в вопросе об отношении между отказом от влечений и возникновением совести он мог поступить аналогичным образом, то есть стать на какую-то определенную точку зрения. Так, в работе «Экономические проблемы мазохизма» (1924) он отметил, что обычно дело обстоит так, будто нравственные требования
Были первичными, а отказ от влечений - их следствием. При этом происхождение нравственности никак не объяснялось. «На самом деле, как нам кажется, надлежит идти обратным путем; первый отказ от влечений навязывается внешними силами, и он только и создает нравственность, которая выражается в совести и требует дальнейшего отказа от влечений» .
Однако этическая проблематика, связанная с пониманием природы совести и вины, оказалась столь запутанной и сложной для понимания, что Фрейду пришлось неоднократно обращаться к обсуждению генезиса становления совести и возникновению сознания вины. Рассмотрение временной последовательности (отказ от влечений ■ вследствие страха перед внешним авторитетом и последующая интериоризация его - Сверх-Я, ведущая к возникновению страха совести, истязанию Я и усилению чувства вины) не давало исчерпывающего объяснения, полностью снимающего все вопросы, относящиеся к пониманию того, как и почему совесть становится гиперморальной. Именно здесь Фрейду как раз и понадобилась идея, характерная исключительно для психоанализа и чуждая обыденному человеческому мышлению. «Эта идея, - подчеркнул основатель психоанализа, - такова: хотя, поначалу, совесть (вернее, страх, который потом станет совестью) была первопричиной отказа от влечений, потом отношение переворачивается. Каждый отказ делается динамическим источником совести, он всякий раз усиливает ее строгость и нетерпимость» .
Рассмотрение под этим углом зрения взаимоотношений между отказом от влечений, совестью и усиливающимся чувством вины имело не только теоретическое, но и практическое значение. Клиническая практика свидетельствовала о том, что в образовании невротических заболеваний существенную роль играло то непереносимое чувство вины, которое могло разрушительным образом воздействовать на человека. Так, при неврозе навязчивых состояний чувство вины господствует в клинической картине болезни, настойчиво навязывается сознанию человека. Само чувство вины является для больных "бессознательным. Нередко оно порождает бессознательную потребность в наказании, в результате чего Сверх-Я человека постоянно подтачивает его внутренний мир и ведет к самоистязанию, самоедству, мазохизму. При этом не имеет значения, совершил ли
человек какой-либо неблаговидный поступок или только. помыслил о нем, хотя и не претворил в действие. Злодеяние и злой умысел как бы приравниваются друг к другу. Различие между ними становится несущественным для возникновения чувства вины.
Одно из открытий психоанализа состояло в том, что Фрейд рассматривал совесть в качестве строгой инстанции, осуществляющей надзор и суд как над действиями, так и над умыслами человека. Жестокость, неумолимость Сверх-Я по отношению к опекаемому Я порождало такое психическое состояние тревожности, которое не оставляло человека в покое. Страх перед Сверх-Я, напряженные взаимоотношения между Я и контролирующей совестью, сознание чувства вины, бессознательная потребность в наказании - все это, с психоаналитической точки зрения, служило питательной почвой для становления Я, находящегося под влиянием садистского Сверх-Я, мазохистским.
Вызванные к жизни гиперморальным, садистским Сверх-Я мазохистские тенденции Я находят свое непосредственное выражение в психике нервнобольных, остро испытывающих бессознательную потребность в наказании. Имея дело в клинической практике с проявлением мазохистских тенденций пациентов, Фрейд был вынужден обратиться к концептуальному осмыслению нравственных проблем, что подтолкнуло его не только к рассмотрению соотношений между страхом, совестью, чувством вины, не и к более детальному изучению мазохизма как такового.
7. Моральный мазохизм и негативная терапевтическая реакция
В рабьте «Экономические проблемы мазохизма» основатель психоанализа специально остановился на раскрытии природы этого явления, соотнеся его с бессознательным чувством вины и потребностью в наказании. При этом он выделил три формы мазохизма: эрогенный, как условие сексуального возбуждения; женский, являющийся выражением женской сущности; моральный, выступающий в качестве некоторой нормы поведения. Последняя форма мазохизма соотносилась Фрейдом с наличием бессознательного чувства вины, искупление которой находи-
Ло свое отражение в невротическом заболевании. Отсюда стремление основателя психоанализа к раскрытию внутренних связей между садистским Сверх-Я и мазохистским Я, а также тех трудностей, которые проявляются в аналитической терапии при работе с пациентами, склонными к моральному мазохизму.
В процессе аналитической терапии подчас приходится, иметь дело с такими пациентами, которые ведут себя довольно странным образом. Стоит только наметиться прогрессу в лечении такого типа пациента, когда аналитик действительно добивается некоторых успехов и с радостью возлагает надежды на дальнейшее не менее успешное продолжение работы, как тут же пациент начинает проявлять свое недовольство и, что самое неприятное, реагирует на успехи ухудшением своего состояния. Пытаясь найти объяснение такому необычному и в общем-то странному положению, аналитик может соотнести ухудшение состояния пациента с проявлением у него внутреннего сопротивления. Зная психические механизмы возникновения сопротивления, аналитик может прежде всего придти к заключению, что ухудшение состояния пациента является не чем иным как его нежеланием видеть победу врача над заболеванием и стремлением доказать свое превосходство над ним. Однако в действительности скорее всего имеет место нечто другое. Пациент реагирует ухудшением своего состояния на успех лечения потому, что, несмотря на его приход к аналитику, он в общем-то не хочет расставаться со своей болезнью. Вместо улучшения наступает ухудшение его состояния. Вместо избавления от страданий в ходе анализа у пациента возникает потребность в их усилении. У него проявляется to, что в психоанализе называется негативной терапевтической реакцией.
За сопротивлением против выздоровления такого пациента кроется необходимость в постоянном страдании, выступающем в качестве искупления бессознательного чувства вины. Основополагающим здесь оказывается нравственный, моральный фактор, предопределяющий бегство в болезнь как некое наказание или, лучше сказать, самонаказание. Основанное на бессознательном чувстве вины, это са-монакрзание нуждается в постоянной подпитке в форме страданий, упразднение которых в процессе лечения воспринимается как покушение на внутренний мир пациента, находящийся под бдительным и недремлющим оком ги-