Научные исследования в области женского предпринимательства существенно расширились в последнее десятилетие. Предметные области современных исследований включают не только описательный контекст, но и такие вопросы как формирование предпринимательского и финансового капитала, особенности управления женскими предприятиями, устойчивость женских предприятий и др.

Одним из методологических пробелов в исследованиях является трактовка понятия «женщина- предприниматель». Термину «женщина-предприниматель» трудно дать точное определение, так как не существует общепринятой дифиниции в академическом секторе. Предпринимательство, как область исследования, рассматривается экспертами из нескольких дисциплин, в том числе социологии, психологии и экономики. Междисциплинарность приводит к появлению и использованию разнообразных трактовок основных терминов. Определение женщины-предпринимателя варьируется от одного научного исследования к другому, при этом многие исследования не полностью учитывают различные критерии, связанные с определением женщины-предпринимателя. Ко всему прочему разнообразные национальные законодательства не позволяют придти к унификации в данном вопросе.

В этой связи следует выделить ряд проблемных вопросов

1. Какой процент собственности организации (компании) должен находиться под контролем женщины, чтобы она считалась принадлежащей женщине? В некоторых исследованиях отмечается, что женщина должна владеть, по крайней мере, 50% от компании для того, чтобы компания считать ей принадлежащей, в то время как другие исследования не делают это различие.

Х. Ли-Госселин и Дж. Гризе изучали женщин-предпринимателей в Канаде и оперировали термином женщины-предпринимателя в соответствии со следующими критериями: они должны владеть как минимум 1% предприятия, нести ответственность, по крайней мере, за одну управленческую функции (маркетинг, бухгалтерский учет, человеческие ресурсы или другие), а также работать на предприятии.

К. Инман изучал женщин-предпринимателей в США и учитывал следующие критерии: женщины должны владеть более чем 51% бизнеса, иметь менее 500 сотрудников, являтся основателем бизнеса (за исключением покупки или наследовании предприятий), управлять бизнесом, работать полный рабочий день на предприятии и получать большую часть своих доходов именно от предпринимательской деятельности.

2. Должны ли исследования по проблемам женщин-предпринимателей учитывать только те компании, которые учреждены женщинами или же они должны также рассматривать компании, которые были приобретены женщинами? Некоторые исследователи считают, что термин предприниматель относится только к людям, которые образуют новые предприятия, в то время как другие считают, что этот термин можно отнести и к владельцам компаний, не различая способ получения права собственности (покупка, наследование или создание).

Э. Шварц определила предпринимателя как «инновационное физическое лицо, которое создает и строит бизнес, которого до этого не было». Р. Хизрич и К. Браш определили предпринимателя как человека, который «создает новые ценности, посвятив необходимое время и усилия, принимая финансовые, психологические и социальные риски, и получает денежное вознаграждение и личное удовлетворение». Р. Беннет и С. Дэнн определяют предпринимателя, как «человека, который создал предприятие как новое, ориентированное на рост, с целью получения прибыли и достижения личного удовлетворения».

В соответствии с данной трактовкой, женщина-предприниматель – это предприниматель в строгом смысле слова

3. Должны ли исследования женщин-предпринимателей включать самозанятых женщин или женщины должны создавать новые рабочие места для других, чтобы считаться предпринимателями? Некоторые исследования считают, что термин предприниматель относится только к работодателям, в то время как другие рассматривают самозанятость как предпринимательскую деятельность.

Самозанятыми являются лица, которые работают на себя. Согласно этой трактовке, даже если владелец бизнеса рассматривается как самозанятые, самозанятое лицо не обязательно является владельцем бизнеса. Для того, чтобы рассматриваться в качестве собственника бизнеса, такой бизнес должен быть создан как предприятие, т.е. организация, которая преследует определенные цели.

4. Должны ли исследования по проблемам женщин-предпринимателей принимать во внимание тот факт, что они активно участвуют в управлении бизнесом или женщины-предприниматели могут просто быть владельцами компании, не будучи подключенным к руководству ею? Некоторые исследователи считают, что термин предприниматель относится только к владельцам компании, не делая никаких различий относительно руководства, в то время как другие считают, что предприниматель, в дополнение к владению бизнесом, также должны быть вовлечены и в управление им.

Р. Аидис утверждает, что понятие предпринимателя связано с инновационным поведением; в исследовании было отдано предпочтение термину бизнес-собственник, то есть, человек, который имеет свой собственный бизнес, и который принимает активное участие в его работе. Это определение не принимает во внимание то, как было получено право собственности, и не делает различие между работодателем и самозанятым.

Для А. Смита-Хантера, предприниматель связан с созданием нового бизнеса и он может управлять им или нет

Если предприниматель не принимает участие в управлении, то будет является только инвестором.

5. Должны ли исследования женщин-предпринимателей принимать во внимание цели компании? Некоторые исследователи считают, что термин предприниматель должен применяться только к людям, чьи цели связаны с получением прибыли и ростом и исключают владельцев малого бизнеса, созданных с главной целью – достижения личных целей и выполнения семейных потребностей; в то время как другие исследователи не делают никакого различия между ними.

Учитывая перечисленные факторы предлагаем следующее определение: женщина- предприниматель – женщина. Которая владеет 50% или более формальной организации (независимо от того, как она получила право собственности и количества наемных работников). Которая активно участвует в ее работе в качестве руководителя или администратора, которая преследует цель извлечение прибыли.

Данное определение, на наш взгляд, отражает особенности осуществления предпринимательской деятельности в современной экономике. Основными тенденциями которой являются развитие сетевых структур, смещение акцента на аутсорсинг, информатизация управления и др.

Как уже было сказано выше, гендерные исследования играют значительную роль в различных направлениях гуманитарных наук. Выяснение роли полов в развитии культуры, их символического и семиотического выражения в философии, истории, языке, литературе, искусстве позволяет выявлять новые аспекты развития социума, глубже проникать в суть происходящих процессов. Учитывая значимость этой проблематики, можно сказать, что гендерное "измерение" дает возможность по иному взглянуть на хорошо известные факты или произведения, интерпретировать их с учетом гендерной дифференциации, выявлять тексты, отражающие символы женского опыта, а также деконструировать, казалось бы, незыблемые понятия. Ведь новое прочтение (интерпретация, толкование) текстов позволяет отойти от традиционных и литературоведческих, и социально-политических трактовок, проанализировать произведения с точки зрения представлений о понятиях "мужественное" и "женственное", которые, в свою очередь, являются конструктами культуры и эволюционируют в ходе исторического развития. Следует иметь в виду, что "не существует единого феминистского или гендерного литературоведения". Поэтому же и не подразумевается какого-то единого метода. Гендерные исследования, как и феминистское литературоведение, в силу постановки проблемы нарушают узкие рамки филологии, поэтому невозможно себе их представить без междисциплинарных подходов. (Митчелл, 1998)

Одной из составляющих "женских исследований" стала "женская история" ("история женщин"). Понятие "женская история" выражает специфику женского опыта по отношению к "истории женщин" ("истории о женщинах"), однако в противоположность "гендерной истории", эти понятия могут употребляться как идентичные. Как историографическое направление "история женщин" может также пониматься в контексте становления "новой социальной истории". Именно развитие в русле "новой социальной истории" с ее направленностью на изучение "народной истории" и ориентацией на взаимодействие с другими социальными науками - социологией, демографией, антропологией и др. - стало залогом роста нового направления. По мнению Л.П. Репиной "С одной стороны, это создало условия для более полного осмысления экономических, политических, правовых и т.д. аспектов существования женщин прошлого и признания половых различий как одной из важнейших систем социальной организации, а с другой - раскрыло новые аналитические возможности в исследовании традиционно приоритетных для женщины сфер семьи и частной жизни". (Репина, 1996, 39-42)

Вопрос о роли женщин в исторической науке также был поставлен задолго до наших дней, поскольку история женщин и создавалась главным образом женщинами. Имеется в виду неизвестная до недавнего времени глава истории женщин, а также глава истории историографии, не вошедшая в многочисленные труды, посвященные этому предмету. Историей женщин-историков в Соединенных Штатах впервые занялась в 1975 г. К. Скляр; в 1980 г. о роли женщин в исторической науке Франции и Англии писала Н. Дэвис, в 1984 г. тот же сюжет применительно к Франции, Англии и Соединенным Штатам осветила Б. Смит.

Несмотря на то, что понятие "женская история" появилась сравнительно недавно, существует множество мнений, направлений и идей по поводу данной темы. По мнению Л.П. Репиной в "истории женщин" можно, хотя бы условно, выделить два направления, отражающие важнейшие тенденции и, одновременно, соответствующие стадиям развития этого историографического направления. В первом и наиболее традиционных из них, господствовавшем до середины 1970-х гг., ставилась задача "восстановления исторического существования женщин", "забытых" или "вычеркнутых" из официальной "мужской" историографии. В соответствии с этим выстраивался проект написания особой "женской истории" - "her-story". Это было альтернативой по отношению к традиционной историографии, определявшейся как "his-story". Научные работы, относящиеся к этому течению, имеют по большей части, описательный характер. Второе направление, которое утвердилось во второй половине 1970-х гг., уже в гораздо большей степени принадлежало к парадигме социальной истории. "Его представители видели свою цель в изучении исторически сложившихся отношений господства и подчинения между мужчинами и женщинами в патриархатных структурах классовых обществ. Однако в своем стремлении связать "женскую историю" с историей общества они, в духе марксистских теорий, делали упор на объяснение полового неравенства его укорененностью в неравенстве экономическом".

Историк А. Скотт в 1979 г. написала заметку "Место женщины - в исторических книгах". Это было не просто описанием фактов, а настоящим вызовом. Так как если в обычной историографии историей считалось только то, что делалось мужчинами, то есть то, что они переживали и о чем писали. Накопленный в истории мужской опыт идентифицировался с "всеобщей историей", с "историей в целом". К такому выводу пришел в 1911 г. автор известной книги "История новой историографии", Э. Фютер. В первой главе он исследовал истоки современной историографии, возводимые им к XIV в.: к Франческо Петрарке с его "Liber de viris illustribus" и Джованни Боккаччо, который как бы уравновесил биографии мужчин, написанные Петраркой, собранием биографий женщин "De claris mulieribus". Сравнение этих сочинений побудило Фютера заявить: "Удивительна сама мысль о том, что Петрарка говорит только о мужчинах. Ради справедливости или из галантности стоило бы добавить и женскую половину". Но Петрарку интересовали - в связи с проблемой "военного и политического величия древнего Рима" - не столько мужчины, сколько "полководцы и государственные деятели". Боккаччо же со своими жизнеописаниями женщин "вообще покинул область истории". (Fueter, 1987)

Женщинами немало написано о роли женщин в истории, прежде всего в период с конца XVIII вплоть до XX столетия, и иногда эта роль раскрывалась как "власть, присутствие": к примеру, в 1832 г. у А. Джеймсон (Smith, 1984, 399-416). По материалам Германии подобных исследований еще нет. Возможно, это - запоздалое следствие того, что именно здесь были заложены основы современной научной историографии. В Германии с конца XIX века тоже появлялись диссертации по истории, написанные женщинами и нередко посвященные истории женщин. (Gebser, 1997)

Однако эти давние пробы пера не привлекли внимания академической историографии и были "забыты" в период между 1930-ми и 1960-ми годами. С тех пор место женщин в историографии стало, в сущности, определяться словами, обычно завершающими предисловия к многочисленным историческим трудам: "Но без Маргарет Х, чьи страдания близки всем женам ученых, без ее самопожертвования, терпения и никогда не изменявшего ей чувства юмора эта книга никогда не была бы написана".

О том, какой путь пройден лишь за одно десятилетие - прежде всего в Соединенных Штатах, но не только там, - свидетельствуют два журнала, в которых были опубликованы упомянутые статьи о женщинах-историках: работа К. Скляр появилась в 1975 г. в основанном незадолго до этого журнале "Feminist Studies", а работа Б. Смит - в 1984 г. в "American Historical Review". Последний журнал посвятил "истории женщин" один из своих номеров, причем участвовавшие в нем авторы принадлежат к новому поколению женщин-историков. Среди журналов нефеминистского направления, издающихся в других странах, на подобный дубль, т.е. выпуск номеров, посвященных истории женщин и с авторами из числа женщин-историков, открыто отважились до сих пор лишь "Quaderni Storici" в Италии, "Schweizerische Zeitschrift für Geschichte" в Швейцарии, один шведский и два датских журнала.

С начала развития исследований женщин в России в 90-х годах дебатируется воз­можность использования западных феминистских теорий для анализа российских гендерных отношений. Вопрос заключается в том, насколько эвристичны схемы и под­ходы, разработанные при анализе другой реальности, для российского социально-куль­турного контекста. Надо признать, что аналогичные проблемы обсуждаются в прочих сферах социального знания, в частности при использовании теорий гражданского об­щества, общественных движений, трансформации и пр.

Для того чтобы выработать позицию по проблеме применимости за­падных концепций, целесообразно провести следующее аналитическое различение. В феминистском дискурсе мы выделяем содержательный блок, связанный с эмпирическим анализом гендерных отношений в конкретных обществах и стратах, с одной стороны, и методологию исследования, понимаемую в широком смысле, - с другой. Выводы конкретных эмпирических исследований ставят диагноз состоянию гендерных отношений в том или ином контексте. Они, без сомнения, различны. Так, внутрисемейные отношения полов могут иметь разные наполнение и смыслы в отдельных этнических, религиозных и прочих социальных группах. Культурно обусловленные значения вряд ли целесообразно распространять за пределы контекстов без достаточных на то оснований.

Другое дело методология. Она может оказаться уместной (или неуместной) как инструмент познания, работающий в разных контекстах с одинаковой эффектив­ностью. В данном случае методологию нужно понимать как теоретически информиро­ванную перспективу анализа некоторого фрагмента социальной реальности: она на­ходит свое выражение в эпистемологии, выборе и формулировке проблематики и методическом обеспечении исследования.

Зададимся вопросом, каков социально-культурный контекст, породивший ту или иную методологию гендерного анализа. Отвечая на этот вопрос нужно исходить из того, что рефлексируемый контекст неизбежно диктует перспективу исследователя в подходе к проблеме. В связи с этим необходимо рассмотреть западную методологию в перспективе социологии знания, т.е. выявить политико-куль­турные условия формирования гендерных исследований на Западе, Если мы поймем механизм становления гендерной методологии, то сможем прояснить возможности и барьеры использования западных моделей в российском обществе, а также получим ключ к выяснению природы теоретических разногласий современных российских иссле­дователей в данной области.

Для анализа возникновения и динамики изучения гендерных отношений мы исполь­зуем подход социологии знания. "Основной тезис социологии знания заключается в том, что существуют типы мышления, которые не могут быть адекватно поняты без выявления их социальных корней... Социология знания стремится понять мышление, его конкретные связи с исторической и социальной ситуацией". Применяя этот тезис к гендерным исследованиям и исследованиям женщин, мы различаем онтологи­ческие, политические, гносеологические и когнитивные факторы развития этих иссле­дований.

* Онтологические факторы - это повседневные практики внутри- и межполо­вых отношений, оформленных как конвенции гендерных контрактов.

* К политическим факторам мы причисляем опыт женского движения, проблематизирующий гендерные отношения.

* Гносеологические факторы в данном случае понимаются как познаватель­ные установки анализа гендерной проблематики.

* Когнитивные факторы включают в себя знание и рефлексию гендерных отношений, связанные с участием в женском движении.

Как же "работают" эти факторы в западном контексте? Институционализация ис­следований женщин и гендерных исследований в западных обществах происходит на­чиная с 1970-х годов. Исследования развиваются как когнитивная практика женского движения, опираясь на критическое осмысление некоторой социальной теории. В результате происходит адаптирование макросоциальной теории к гендерной проблематике.

Выделяют три исследовательских направления, развившихся в резуль­тате женского движения:

1) либеральный феминизм - полоролевой подход,

2) ради­кальный феминизм - исследования женщин

3) конструктивизм - гендерные иссле­дования.

Эти направления развивались, сменяя и отрицая друг друга, и в настоящее время сосуществуют в рамках научного сообщества.

Либеральный феминизм - полоролевой подход (sex-role theory). Основной пафос этого подхода - в обеспечении равенства мужчин и женщин в публичной сфере. В он­тологическом смысле либеральное направление женского движения проблематизировало гендерный контракт "домохозяйки", доминирующий в западном обществе. Конвен­ции гендерного договора, предписывающего женщине роль домохозяйки, закрепляют такие параметры ее положения, как отсутствие экономической независимости и само­стоятельного источника существования, выполнение материнской и супружеской роли в семье. В результате такой гендерной конвенции одинокие и бездетные женщины оказываются исключенными и воспринимаются как девиации. При этом опыт белой замужней матери среднего класса экстраполируется на другие категории женщин.

Такая гендерная онтология осмысливалась по-разному. Т. Пар-сонс в 40-50-х годах выразил предписанный статус домашней хозяйки в американском обществе через концепцию полоролевого разделения на примере семьи. Согласно его теории, женщина выполняет экспрессивную роль в социальной системе, мужчина -инструментальную. Экспрессивная роль заключается в установлении внутреннего баланса в семье; инструментальная - в регуляции отно­шений между семьей и другими социальными системами, это роль добытчика.

Хотя позиция Парсонса впоследствии была подвергнута критике, а затем и пол­ному забвению со стороны феминистской мысли, его анализ разделения подовых ролей проясняет и подтверждает онтологические основания положения женщины в западном обществе накануне возникновения женского движения. Более того, сам полоролевой подход стал первой теорией, объясняющей функционально обусловленное различие мужской и женской ролей в семье и обществе. Он позволил применить понятия социализации, ролей и статусов к интерпретации различий положе­ния женщин и мужчин в обществе. В рамках этого подхода были выявлены напряже­ния половых ролей и сформулировано положение о кризисе американской семьи и, соответственно, мужественности и женственности.

Либеральные феминистки осмысливали поло­жение женщин в рамках парсонсианства, формулируя тезис об угнетении женщин и мужчин предписанными им традиционными ролями. Такая когнитивная установка вы­двинула перед движением политическую задачу изменения ролей, в частности выхода женщины за пределы роли домохозяйки.

Эпистемологической установкой либерального феминизма стала ориентация на но­вое, "объективное" знание о женщинах (и мужчинах). Такое "истинное" знание пред­полагалось получить, сделав женщин "видимыми", т.е. включив их в качестве субъек­та и объекта познания. Данная методология стала называться "добавление женщин" (adding women). Включить женщин как субъект познания на данном этапе означало обеспечить фактическое присутствие их в научном сообществе. Включить как объект - означало сделать женский опыт предметом исследования. Для выполнения этой двойственной стратегии в рамках либерального феминизма разрабатываются, с одной стороны, программы обеспечения женских квот на различных статусных по­зициях, ас другой - обсуждаются женская история, женская литература, женский труд, т.е. изучаются женщины.

Радикальный феминизм - исследования женщин. Главная идея этого направления заключается в том, что никакие правовые меры не в силах унич­тожить патриархатные отношения между полами. Женщина останется угнетенной до тех пор, пока не будут осмыслены истинные основы патриархата, заключенные в сфе­ре приватности и интимности.

В онтологическом смысле радикальный феминизм продолжал традицию либераль­ного, далее проблематизируя контракт домохозяйки. Но в области практик и опы­тов центральными проблемами становятся особенности женского опыта и переосмысле­ния женской роли.

Политическим фактором этого исследовательского направления стала радикальная ветвь женского движения марксистской и социалистической направленности. Радикальные феминистки адаптировали марксистские кате­гории к анализу отношений полов. Центральной стала категория "патриархата" (уни­версальная политическая структура, наделяющая мужчин преимуществами за счет женщин), главными были вопросы угнетения женщин, власти, проблемы неравенства. Осмысление опыта женщин посредством таких категорий выступило в качестве когнитивной практики радикального женского движения 70-х годов.

Радикальные феминистки строят свою методологию изучения гендерных отноше­ний. Они считают, что стратегия добавления женщин в науку не только недостаточна, но и оскорбительна. "Добавить женщину" - еще не значит изменить перспективу от­ношений между полами.

В сфере гносеологии данные исследования придерживаются так называемого пози­ционного подхода. В соответствии с ним истина об отношениях меж­ду полами может быть достигнута лишь теми, кто находится на общей позиции, раз­деляет женский опыт, рефлексирует его и имеет опыт участия в женском движении как в борьбе против патриархата. Основа истины о полах - страдание и сопротивление женщин.

Социальный конструктивизм - гендерные исследования. Данный подход опирается на понимание гендера как социально сконструированного отношения неравенства по признаку пола. Он утверждает контекстуальную обусловленность ген-дерной культуры как научного и повседневного знания о ней. Сторонники дан­ного подхода обращают внимание на роль исследователя/исследовательницы как "социального конструктора знания", на его/ее субъективность и предвзятость, на не­достижимость истинного и неизменного знания. Символом веры становится множест­венность женственности, мужественности и их отношений.

Развитие исследований женщин на Западе привело к изменению подхода. Изучая женский опыт, исследовательницы вынуждены были усомниться в его онтологической гомогенности, в правомерности тезиса о единой женской сути, об объединяющем жен­щин сестринском опыте. Женские опыты различаются в разных культурах и со­циальных группах. Категория различия становится основной в определении женст­венности. Различия задаются прежде всего через контексты возраста, расы, класса и сексуальной ориентации. В каждом обществе присутствует несколько гендерных конт­рактов, и один из них является господствующим.

Итак, гносеология гендерных исследований сводится к конструктивизму, согласно которому в социально сконструированном мире не существует "женского" как при­родного и неизменного. Гендеров много, а знание - это когнитивная практика, т.е. в каждой конкретной ситуации нужно анализировать, кто изучал, что, когда и почему.

Таким образом, различение исследований женщин и гендерных исследований на Западе отражает развитие и смену методологии феминистского подхода. Если структурно-функциональный анализ стал познавательным инструментом либерального феминизма, то когнитивной практикой радикальной ветви женского движения стали марксизм и психоанализ - теории, которые легли в основу исследования женщин. В них подчеркивались отношения власти, неравенства, дискриминации, особенности женского опыта, его отличия от мужского и необходимость его озвучивания и изучения.

Социальный институт семьи

Семьей называется основанное на кровном родстве, браке или усыновлении объединение людей, связанных общностью быта и взаимной ответственностью за воспитание детей; члены семьи часто живут в одном доме. В США это определение включает множество укладов. Исследования свидетельствуют о том, что традиции, презираемые в одном обществе, могут считаться нормой носителями другой культуры.

Социологи и антропологи сравнивают семейную структуру в разных обществах по 6 параметрам:

* форме семьи

* форме брака

* образцу распределения власти

* выбору партнера

* местожительству

* происхождению

* способу наследования имущества.

Форма семьи . Термин “родство ” означает совокупность социальных отношений, основанных на некоторых факторах. К ним относятся биологические связи, брак и правовые нормы, правила, касающиеся усыновления, попечительства и т.п. В общей системе родственны отношений существует 2 основные формы семейной структуры:

Нуклеарная семья состоит из взрослых родителей и детей, которые от них зависят.

Расширенная семья (в отличие от первого типа семейной структуры) включает нуклеарную семью и многих родственников, например дедушку и бабушку, внуков, дядю, тетю, двоюродных братьев и сестер.

Форма брака .

Моногамия - брак между 1 мужчиной и 1 женщиной. Однако имеются сведения о нескольких других формах.

Полигамия называется брак между одним и несколькими другими индивидами.

Брак между 1 мужчиной и несколькими женщинами называется полигинией; брак между 1 женщиной и несколькими мужчинами получил название полиандрии.

Еще одной формой является групповой брак - между несколькими мужчинами и несколькими женщинами.

Какие факторы способствуют преобладанию одной, а не другой формы брака? Некоторые ученые подчеркивали значение экономических факторов в определенных обществах. Например, в Тибете земля, принадлежащая семье, передается по наследству всем сыновьям вместе. Она не делится на отдельные участки, которые слишком малы, чтобы прокормить семью каждого брата. Поэтому братья вместе используют эту землю и имеют общую жену (Кенкель, 1977)

Помимо экономических факторов, важную роль играют и другие факторы. Например, полигиния выгодна для женщин в обществах, где много мужчин погибает на войне.

Типы властных структур . Большинство семейных систем, при которых расширенные семьи считаются нормой являются патриархальными. Этот термин обозначает власть мужчин над другими членами семьи. Такой тип власти считается общепринятым и часто узаконенным. При матриархальной семейной системе власть по праву принадлежит жене и матери. Такие системы встречаются редко.

В последние годы произошел переход от патриархальной к эгалитарной семейной системе. Это гл. образом обусловлено увеличением числа работающих женщин во многих индустриально-развитых странах. При такой системе влияние и власть распределяется между мужем и женой почти в равной мере.

Предпочитаемый партнер . Правила, регулирующие браки вне определенных групп (например, семей или кланов), являются правилами экзогамии. Наряду с ними существуют правила эндогамии, предписывающие заключение брака внутри определенных групп. Эндогамия была хар-на для кастовой системы, сложившейся в Индии. Самым известным правилом эндогамии является запрет кровосмешения (инцеста), исключающий брак или половые связи между лицами, которые считаются близкими кровными родственниками.

Правило выбора местожительства . В США большинство молодоженов предпочитают неолокальное местожительство - это значит, что они живут отдельно от своих родителей. В обществах, где нормой является патрилокальное местожительство,новобрачная уходит из семьи и живет в семье мужа или поблизости от дома его родителей. В обществе, где нормой является матрилокальное местожительство, молодожены должны жить с родителями невесты или поблизости от них.

Родословная и наследование имущества . Сущестует 3 типа систем определения родословной и правил наследования собственности. Наиболее распространенной является родословная по мужской линии , где основные родственные связи существуют между отцом, сыном и внуком. В некоторых случаях родство определяется по женской линии. Речь идет о системах определения родословной по линии жены. Имущество матери становится собственностью дочери, и основную поддержку молодой семье оказывает брат жены. В нашем общ-ве нашла распространение семейная система, основанная на двусторонней родословной . Она явл-ся общепринятой в 40 процентах мировых культур. В таких системах при определении родства в равной мере учитываются кровные родственники со стороны отца и матери.

Семья анализируется в русле 2-х основных направлений:

* функционализма

* теории конфликта .

Сторонники функционализма анализируют семью с точки зрения ее функции или социальных потребностей, которым она служит. За последние 200 лет основные изменения функций семьи связаны с ее разрушением как кооперативного трудового объединения, а также с ограничением возможности передавать статус семьи от родителей к детям. Среди основных функций семьи следует отметить социализацию детей, хотя в ней принимают участие и другие группы. По мере возникновения и развития промышленного общества и государства всеобщего благосостояния коренным образом изменились функции семьи по обеспечению благосостояния ее членов.

Сторонники теории конфликта придают главное значение распределению власти внутри семьи; исследования показывают, что члены семьи, в большей мере владеющие материальными средствами, имеют большую власть. По мнению Маркса и Энгельса, под влиянием промышленной революции семья преобразовалась в совокупность денежных отношений. В соответствии с современным вариантом этой концепции семья является местом, где осуществляется эк-кое пр-во и перераспределение материальных средств; при этом возникают конфликт между интересами каждого члена семьи и других ее членов, а также общества в целом.

Гендерные исследования

Первые курсы по изучению женских проблем в высшей школе были организованы под влиянием женского движения 60-х годов прошлого века, когда женщины Западной Европы и США выступали в феминистском освободительном движении за гражданские и экономические права. Теоретический анализ считался важнейшим условием социальных изменений, а исследование угнетения женщин ассоциировалось с поиском возможностей преодоления неравенства в патриархальном обществе. Под женскими исследованиями (от англ. women"s studies) стали понимать целенаправленное изучение женского опыта и взгляда на мир, формирующее полноценное понимание жизни женщины. Как пишет Рената Хоф, «отличием женских исследований от исследования о женщинах является включение женского жизненного опыта... как основы научной работы, что не только изменило тип аргументации, но также внесло в нее иной познавательный интерес. Традиционные исследования о женщинах перестали рассматриваться как научно обоснованные высказывания, способные объяснить неравные общественные позиции женщин и мужчин. «Теории», которые приписывали женщинам особенную иррациональность, кротость и домовитость, стали считаться теперь мужскими стратегиями, имеющими своей целью не столько объяснить, сколько оправдать существующий status quo. Другими словами: под сомнение был поставлен нейтральный, «бесполый» исследователь-индивидуум, погруженный в теоретическую и критическую работу, который, долгое время размышляя над... универсальными человеческими ценностями Просвещения, почти совсем упустил из виду властные соотношения внутри нашей культуры, зависящие от пола. Впервые стало ясно, что многие из имеющихся общественных теорий с их претензиями на универсализм находились в противоречии с жизненной практикой женщин. ... Многие из феноменов, которые нуждались в объяснении с точки зрения женщин, вообще до сих пор не исследовались. То, что считалось знанием, подтвержденным с позиций теории познания, признанным «фактом», оказалось... ограниченным продуктом привилегий».

Историю развития женских исследований за рубежом можно условно разделить на три периода. Первый период развития женских исследований в США (конец 1960-х - 1970-е гг.) характеризовался усилиями по созданию новой академической области. В этот период в американских университетах возникли исследования, в рамках которых женщины изучали и переосмысливали опыт женщин. Женские исследования возникли, когда стало очевидным, что в сущности социальные и гуманитарные науки под видом изучения человека вообще, то есть

Homo sapiens, изучают мужчин, а жизненный опыт женщин и их взгляд на мир оказываются не отраженными в культуре. Женские исследования как раз и были ориентированы на изучение женского опыта и взгляда на мир. Это потребовало использования новых методов исследования: исповеди, групповой дискуссии, глубинных интервью, вторичного анализа материалов этнографических исследований и др. Изучение женщин изначально появилось в рамках традиционных академических дисциплин (литература, история, философия, социология и психология). Несправедливо забытые труды женщин были опубликованы и начали использоваться в учебном процессе, а ученые стали связывать темы своих исследований с проблемами женщин. Вскоре стало ясно, что подход, согласно которому в научные исследования механически включались данные о женщинах («просто добавить женщину»), был недостаточным, поскольку ни одна из традиционных дисциплин не была в состоянии предоставить полноценное понимание жизни женщин. Необходимость целенаправленного развития самостоятельных женских исследований была осознана многими университетскими преподавателями и учеными. Организация в 1977 г. Национальной ассоциации женских исследований способствовала распространению новых программ. Ассоциация выпускала журнал, организовывала ежегодные конференции, проводила мониторинг программ и рассылку информации по университетам США.

Второй период развития женских исследований отсчитывают с начала 1980-х гг. В это время происходила интеграция женских исследований в высшее образование США и развитие «сбалансированных учебных планов» посредством введения новых знаний о женщинах в традиционные дисциплины. Наиболее обеспеченные программы открыли исследовательские центры, издавали собственные книги и журналы, а некоторые даже приобрели статус отдельных факультетов. В университетах началось широкое обсуждение статуса женщин, осуждение явлений женской дискриминации в публичной и частной сферах, озвучивание предубеждений против женщин, существующих в социуме, литературе и образовании. Было учреждено много журналов, опубликованы антологии и хрестоматии по женским исследованиям. Авторы публикаций стремились к тому, чтобы женщины не были просто «сноской», а попали в центр внимания науки и социальной практики. А для этого следовало внести изменения в те установки и язык, которые характерны для академического знания. Споры вызвал междисциплинарный характер женских исследований, который, казалось, ставил под вопрос самостоятельный статус этой дисциплины и указывал на ее очевидную интеграцию с традиционными отраслями знания. Например, появляются такие дисциплины, как психология женщин, история женщин, женская литература. Вместе с тем, многие были уверены, что женские исследования могут претендовать на статус самостоятельной дисциплины, а не просто фигурировать в рамках раздела о женщинах внутри уже существующих дисциплин. Одной из задач программ женских исследований в университетах США было женское образование. Ценности феминизма, включая критику всех форм доминирования, акцент на сотрудничестве и стремление к интеграции теории и практики оформили подход к преподаванию, который получил название феминистской педагогики. Согласно ей аудитория превращалась в интерактивную обучающую среду, интеллектуально и эмоционально вовлекающую всех студентов в учебный процесс.

Третий период развития исследований относится к середине 80-х годов и связан с включением в учебные программы опыта меньшинств и чувствительности к различиям женщин. Чернокожие женщины требовали включить в содержание понятия «женственность» расовые и классовые отличия. Женские исследования подвергались также критике за гетеросексизм, то есть идеологию и практику дискриминации людей (в частности, женщин) нетрадиционной половой ориентации. В этот период издаются новые журналы, финансируются проекты и сетевые программы для «цветных» женщин в высшей школе, проводятся конференции и летние школы. Феминистская мысль теперь отрицала эссенциализм и признавала множественные идентичности женщин, учитывая опыт рас, этнических групп, социальных слоев и сексуальных ориентаций. Идентичность (впервые понятие было введено Э. Эриксоном) опирается на осознание временной протяженности собственного существования, предполагает восприятие собственной целостности, позволяет человеку определять степень своего сходства с разными людьми при одновременном видении своей уникальности и неповторимости. В настоящий момент рассматривают социальную и личностную (персональную) идентичность.

Институционализация женских исследований в университетах привела не только к их качественному росту. Настоятельно проявились требования более систематично относиться к феминистской теории, сделать более ясным методологический подход к ее основным понятиям. Немалую роль в этом сыграли многочисленные дискуссии по ключевым проблемам и понятиям феминизма, а также взаимная критика и самокритика разных концепций феминизма. Формирование феминистской теории и ее критический пафос в отношении культуры – явление вполне закономерное. Сам механизм традиционного развития патриархата, основанный на доминировании «мужского» (маскулинного) и вытеснении и подавлении «женского» (феминного) поставил женщину в положение критика и ниспровергателя этой культуры. Подчеркнуто антимужской пафос феминистской теории 60-70-х годов обусловлен, на взгляд О. Ворониной, недостаточной разработанностью в то время категорий «пол» и «гендер», хотя тенденция оценивать мир с гендерной точки зрения и просматривается уже в ранних феминистских текстах. Здесь можно привести высказывание Суламифь Файерстоун: «Если природа сделала женщину отличной от мужчины, то общество сделало ее отличной от человека».

Сегодня идеи о том, что мужской и женский опыт различны, и что эти различия имеют важные последствия, в особенности в теории познания, стали почти ортодоксией в академическом феминизме. Алис Жардин писала: «... феминизм, несмотря на все различия, в конечном счете, коренится в представлении, что женские истина, опыт и реальность всегда отличаются от мужских, так же, как и их продукция и артефакты по-разному оцениваются и легитимизируются в патриархатной культуре». Женские исследования начинают рассматриваться не только как образовательный капитал для карьеры университетского преподавателя, но и как источник дополнительной экспертизы в отношении деятельности правительства.

Формирование обновленных социальных дисциплин требовало новых нестандартных техник, которые позволяли бы обнаруживать гендерные составляющие в исследованиях любых направлений знания. Так, женские исследования постепенно перерастают в гендерные исследования, в которых на первый план выдвигаются подходы, согласно которым практически все аспекты общества, культуры и взаимоотношений людей пронизаны гендерной составляющей. Как указывает О. Воронина, основой теории и методологии гендерных исследований является не просто описание разницы в статусах, ролях и иных аспектах жизни женщин и мужчин, но анализ власти и доминирования, утверждаемых в обществе. В 90-е гг. ХХ века наблюдается постепенное смещение акцентов: от анализа женского фактора и констатации мужского доминирования –

к анализу того, как гендер влияет на женщин и мужчин. Гендерный подход предлагает способ познания действительности, при котором противопоставление и очевидная неравноценность женских и мужских черт личности, образа мыслей, особенностей поведения закрепляют связь между биологическим полом и достижениями в социальной жизни. Гендерная методология дает возможность отойти от точки зрения о предопределенности женских и мужских характеристик ролей, статусов и жесткой фиксированности полоролевых моделей поведения, она показывает личностные пути развития и самореализации каждой человеческой личности, независимо от пола.

Гендерные исследования – теория, методология и практика междисциплинарного изучения общества и культуры на основе гендерного подхода.

Период гендерных исследований был связан с развитием глобальной инфраструктуры и повышением внимания к международным проблемам женщин. Распространение образовательных программ и исследовательских проектов по проблемам женщин и гендера в странах Западной Европы, Африки, Ближнего Востока, Азии и Латинской Америки привело к интенсивному обмену информацией, опытом и ресурсами между учеными и преподавателями. Были основаны регулярные международные летние институты, конференции и конгрессы, проводимые при поддержке женских организаций. Образовательные программы приобретали глобальную ориентацию, в частности, в связи с растущим числом публикаций, вышедших в постколониальных государствах и странах третьего мира. Эти программы делают акцент на вопросах политики, социально-экономического развития, проблемах милитаризма, репродуктивных прав, беженцев, работы и семьи. К концу 1990-х гг. число самостоятельных факультетов женских и гендерных исследований в США достигло 30, образовательные программы женских исследований существовали в 600 колледжах и университетах 34 штатов, включая 130 программ поствузовского образования: магистратура, докторантура.

В 1980-1990-х гг. появляются программы женских и гендерных исследований в Европе. Особо выделяются проекты на следующие темы: идентичность и репрезентации, конструкции маскулинности и феминности в международном масштабе; семья, право и меняющиеся дискурсы (рассуждение, или довод, логический и опосредованный, а не интуитивный и созерцательный) гендера; гендер и пространство; сексуальность; теории инаковости; работа и образование; насилие в отношении женщин и нарушение прав; феминистское движение и феминистская теория. В тот же период открываются самостоятельные кафедры и программы, учреждаются исследовательские ассоциации, в названии которых присутствует гендер. Международная сеть гендерных исследований, образованная в 1996 г. при Гендерном институте Лондонской школы экономики, в число своих задач включает следующие: поддерживать проекты гендерных исследований; развивать теории этики, справедливости и демократии; расширять перспективы социальной политики посредством исследований, международного сотрудничества ученых, неправительственных организаций, средств массовой информации, бизнеса и политики. Основной принцип ГИ – сочетание этики, теории и прагматики. Проекты разрабатываются в следующих направлениях:

Гендер и социальная философия;

Культурные конфликты, коллективные идентичности;

Гражданство, мобильность и сотрудничество;

Равные возможности и образование в течение всей жизни;

Перспективы трансграничных форм демократии.

В отличие от «женских исследований», гендерное исследование – это всегда изучение отношений между полами в контексте различного рода социальных и политических практик. Гендерные исследования помогают высвечивать социальные иерархии: они исходят из того, что любой авторитарный или националистический режим является вариантом патриархии, поскольку предполагает ту или иную форму репрессий на гендерной почве. Например, именно в рамках гендерных исследований возник интерес к рассмотрению фактов резкого роста проституции в Камбодже и Намибии в период нахождения там в 1990-е годы войск ООН. Другим предметом внимания гендерных исследований является изучение особенности насилия, применяемого во время войн по отношению к мужчинам и женщинам. Понятно, что военные действия по-разному затрагивают мужчин и женщин, причем последние становятся объектами особых видов насилия (сексуальная виктимизация, насильственная проституция, рабство и т.д.). Кроме того, насилие, испытываемое женщинами, автоматически переносится и на их детей, что также важно с точки зрения понимания его социальных последствий. Лишь гендерные исследования отметили факт сексуальной эксплуатации местных девушек солдатами-миротворцами в Косово. Взгляд на миротворческие подразделения сквозь призму сексуального насилия и взаимоотношений между полами не является типичным в негендерной исследовательской литературе.

Женская и гендерная история стали стремительно развиваться в России примерно четверть века назад благодаря огромному историографическому наследию, накопленному русской классической историографией, а также влиянию основных концептов и теорий западной философской мысли. В статье анализируется рост и укрепление указанного направления в последние 30 лет, а также контекстуальные различия и теоретические подходы в российских исследованиях женской и гендерной истории.

Ключевые слова: женская история, гендерная история, гендерные отношения, социально-политический статус женщин в России, гендерные исследования, теоретические подходы гендерных исследований.

Когда в 1976 году я делала свой первый студенческий доклад о положении женщин в Древней Руси, я и подумать не могла, что обращаюсь к теме, с которой свяжу всю свою научную жизнь. Прошлое казалось нам тогда универсальным - общим для всех, без различия пола. О том, что у женщин может быть свое, особое социальное прошлое, мало кто задумывался. И мне еще только предстояло прочесть слова Н. М. Карамзина. В 1802 году он мечтал об историке, «талантливое перо которого напишет историю русских женщин живыми красками любви к женскому полу и Отечеству» (Карамзин 1803: 294). Прошло более полутора веков, прежде чем эти слова были (вольно или нет) услышаны в России.

Что касается Европы, то там призыв написать историю женщин прозвучал в 1920-е годы из уст английской писательницы В. Вульф (Woolf 1929: 68), а затем перед самой Второй мировой войной был озвучен польской исследовательницей Л. Харевичовой на VII Международном конгрессе исторических наук (Пушкарева 2002). Харевичова погибла в фашистском застенке, и прошли десятилетия, прежде чем - в конце 1960-х годов - гуманитарии ряда стран задумались над тем, не является ли пол таким же социальным определителем, как класс или этнос .

Чтобы такая революция в мире идей стала возможной, нужны были определенные социально-политические и теоретико-методологические предпосылки.

Социально-политические предпосылки . Во-первых, рождение направления подготовили молодежные движения конца 1960-х годов, поставившие под сомнение всю систему ценностей и ориентиров старшего поколения. Научное сообщество и общество в целом оказались подготовленными к восприятию новых концепций.

Во-вторых, свою роль сыграла сопровождавшая молодежные движения сексуальная революция. Она позволила свободно говорить о проблемах пола, открыла для обсуждения в СМИ (а не только в научной литературе) ранее табуированные темы.

Третьим фактором оказалось оживление феминизма - его так называемая вторая волна. Если первая волна женского движения (XIX век) была борьбой за равенство (а потому и феминизм первой волны именуют феминизмом равенства ) (Тишкин 1984), то феминизм ХХ века оказался феминизмом различий . Он поднял проблему женской «особости», отличности от мужчины, проблему свободной, автономной женской личности, потребовал продумать, как обеспечить возможности реализации ее прав.

Взлет феминизма оказал огромное влияние на интеллектуальную жизнь в Европе и США. Многие ученые избрали объектом изысканий женщину - в семье и на производстве, в системах права и образования, в науке и культуре (Scott 1974).

Общенаучные предпосылки исследований темы пола многочисленны и разнообразны. Основными, на мой взгляд, можно считать следующие. Теория научных революций Т. Куна позволила увидеть в истории науки последовательную смену научных парадигм. Веками считалось, что половые различия предопределены Природой. Но пришло время - и очевидное было подвергнуто сомнению, различия между полами предстали не вечными, не созданными самой Природой, а исторически меняющими свою конфигурацию. Помимо концепции Куна к предпосылкам возникновения нового направления стоит отнести кризис великих объяснительных парадигм - марксизма и структурализма. Они во всем искали типическое и реконструировали «макроисторию» - истории крупных социальных движений, значимых политических катаклизмов, процессов большой длительности (longue dure é ) (Sargent 1986; Marcuse 2006).

Раскритиковав всеобщность с ее представлением о неизменных ценностях, выдающийся культуролог М. Фуко с присущим ему интересом к предметам, ранее не считавшимся «историчными» (тюрьме, безумию, сексуальности), подарил гуманитарной науке образцы пресловутой междисциплинарности. Междисциплинарность раздробила историю, ранее претендовавшую на всеохватность, разбила прежнюю всеобщую историю на множество «историй». Науки о прошлом обрели новые связи - с социологией, социальной антропологией, демографией, политологией, языкознанием и т. д. Историки увлеклись реконструкцией прошлого, каким оно виделось и переживалось не только победителями, но побежденными и маргиналами - больными, заключенными, беспомощными стариками, короче, «не-героями» прошлого. И женщины были среди них!

Еще одним теоретическим источником женских исследований стала новая гуманистическая психология, или «движение за человеческий потенциал» К. Роджерса и А. Маслоу, - признание права каждого человека быть самим собой, сопротивляться давлению среды. Эти взгляды оказались также созвучны женщинам, в том числе женщинам-историкам, которые захотели разглядеть в прошлом борьбу за свои, женские, интересы (Hubbard et al . 1982).

Социолого-демографические предпосылки . Историческая наука второй половины XX века заметно феминизировалась. Во всем мире число представительниц интеллектуальной элиты быстро росло: в жизнь вступило поколение, рожденное после войны, не знавшее связанных с гендерной асимметрией препон в получении образования (Riley 1988).

Правда, в основном это были женщины, пришедшие в систему «научного обслуживания»: доля исследовательниц с должностями и званиями увеличивалась очень медленно. Обращение к опыту предшественниц оказывалось основой для пробуждения социального женского самосознания и коллективных действий. «Личное» становилось «профессиональным», а затем и «политическим». Женщины-ученые задумались: как получилось, что они - заведомо не-главные в науке?

Поскольку вектор развития был задан в университетах США, постольку новое направление в гуманитаристике получило английское название «женские исследования» (women studies ). Так был назван первый спецкурс сотрудницы Корнелльского университета Ш. Тобиас. Под «женскими исследованиями» она имела в виду исследования на «женскую тему», проведенные чаще всего самими женщинами. В 1975 году Н. Коч сконструировала термин «феминология». Под этим названием women studies проникли в российский научный дискурс и закрепились в нем. У феминологии как направления сразу определились отличительные черты: ориентация на критику наук; направленность на критику общества, связанную с женским движением; работа на пересечении научных дисциплин (Perrot 1988).

Рождение исторической феминологии

В среде западных историков на появление women studies вначале откликнулись феминистки. Они первыми решили разобраться, как случилось, что прежняя картина прошлого, в которой женщин почти не видно, усвоена как «нормальная» и «всеобщая» и почему на долю женщин выпало особое забвение, как бы подчеркивающее их неглавное место в этом мире, меру уважения к ним. Забвение женщин веками распространялось на нескольких уровнях, перекрывающих друг друга (Boxer et al . 1987).

О женщинах долго молчало общество, поскольку их не было в общественном пространстве («Женщине не место на публике», - полагали еще во времена Пифагора, но сам-то он женился на Теано, одной из своих учениц, которые все-таки были в его окружении… Однако не только тогда, но и многие века спустя женщин в общественном пространстве было очень и очень мало).

Следствием молчания общества была скудость следов, оставленных женщинами, скрывавшимися вечно за бесполым «они» и поздно обретшими право голоса в мемуарах, письмах и дневниках.

Наконец, последней толщей молчания - можно сказать и так - было молчание исторического повествования (Lerner 1989: 454). Историческое повествование отдавало пальму первенства публичному пространству: событиям политическим, военным, религиозным. Даже школу «Анналов», критиковавшую традиционную историю, женщины поначалу не заинтересовали. Ее внимание было отдано экономике и социальным проблемам, классам, а не полу, коллективному (и количественному), а не индивидуальному или биографическому. Таков был исторический пейзаж 1970-х годов, когда родился призыв написать историю «глазами женщин», с позиций женского социального опыта.

«Женские исследования» в истории рождались в муках, преодолевая насмешки. Так и положено рождаться новому. Чтобы отличить «женскую историю» от описания прошлого в общепринятом ключе, придумали даже новый термин. Поскольку привычное слово history (прочитывали как «HIS story », «Его история», «история мужчины»), положение должен был исправить неологизм herstory («HER story », «Ее история», «история женщины») (Davin 1988).

Термин не прижился, но число «историков женщин» стремительно росло. Сначала в США, а затем во многих странах Европы возникли факультеты и исследовательские проекты, группы и лаборатории, работающие в этой области. Лозунг феминисток «второй волны»: «Все женщины - сестры!» - услышали во многих странах. В Англии роль первопроходца сыграл журнал «Историческая лаборатория» (History Workshop ). В США расширяющееся поле «женских исследований» породило такие журналы, как «Знаки» (Signs ) и «Феминистские исследования» (Feminist Studies ). В других странах возникли «Журнал женской истории» (The Journal of Women ’ s History ), австро-германский ежегодник «Человек» (L ’ Homm . Zeitschrift für feministische Geschichtswissenschaften ), французский «Клио» (Clio : Histoire, Femmes et Societe ) (Kandel 1980). Историки из восточноевропейских стран предпочитали не замечать нарождающегося направления. Исключением была Польша - там женская история развивалась (Пушкарева 1998).

С начала 1980-х годов «история женщин» стала сближаться с феминистской теорией. Но поскольку не все ученые согласились разделить феминистские воззрения, с того времени «женские исследования в истории» оказались разделены на два течения. Одно выражено попытками изучать женщин в истории, опираясь на понятия феминизма: женский социальный опыт, женское сообщество, женское письмо, женская идентичность, женская аксиосфера, женское видение мира и т. п. Другое открещивается от феминизма как теории и политического движения, претендуя на создание исследований, свободных от идеологического давления и «заданности». Приверженцы обоих течений представлены в созданной в 1989 году и существующей поныне Международной федерации исследователей женской истории (МФИЖИ). На первом конгрессе МФИЖИ историков женщин было около восьмидесяти, и представляли они около полусотни стран. Ныне, спустя почти три десятилетия, в МФИЖИ входят почти 100 стран, и на конгресс ее съезжаются по нескольку сотен участниц (Пушкарева 1996).

От женской истории - к гендерной

К концу 1980-х годов социально-политический контекст развития гуманитарного знания изменился. Идеи противостояния - как в мировой политике, так и в науке - уступили место идеям терпимости. Феминологи задумались: могут ли они преодолеть в изменившемся контексте «островное» положение женских исследований?

На помощь пришла концепция гендера. Гендерная концепция заставляет сделать предметом изучения социально-культурные проявления половой принадлежности, различия полов, созданные культурой и историей. Термин «гендер» впервые использовал в конце 1950-х годов американский психоаналитик Р. Столер, который и предложил прибегать к нему всякий раз, когда мы хотим отделить понятие «пол в социальном контексте» от понятия «пол в биологическом и сексуальном смысле слова» (Пушкарева 2007).

Гендер - это, во-первых, социально-культурные проявления половой принадлежности. Во-вторых, инструмент анализа, позволяющий выйти за пределы эмпирики. В-третьих, скальпель, вскрывающий ткань очевидного, - нет ничего очевиднее, чем различия полов, предопределенные природой.

В гендерной теории место знаменитого высказывания З. Фрейда «Пол - это судьба» занимает концепт «Пол - это репрезентация», т. е. своего рода театр, в котором каждый играет свою роль, исходя из предписаний, норм, стереотипов поведения, осознания своей идентичности (Scott 1986).

«Историки женщин» хотели вписать женщин в историю, заставить увидеть невидимок и услышать забытых и неслышимых. Гендерологи поставили задачу написать другую историю или, точнее, истории: не только женскую и мужскую истории, историю сексуальности и гомосексуальности, но и изменить облик исторических наук в целом. Они перелопатили груды архивных дел, реконструируя начальные страницы истории гендерного неравенства, описывая и анализируя механизмы иерархизации, создания условий для преимуществ одних перед другими. И они доказали, что отношение к женщинам или представителям сексуальных меньшинств всегда определяется эпохой и культурой, а вовсе не Природой.

В отличие от специалистов по истории женщин, которые часто просто создают исторические портреты женщин определенного социального слоя или же описывают положение женщины в семье в разные эпохи, гендерологи уделяют куда больше внимания контекстуальному, выдвигая на передний план соотношения между социальной и гендерной иерархиями, социальной и гендерной мифологиями, социальной и гендерной историями.

Положение с «женскими исследованиями» в России

В конце 1980-х годов, когда вышли первые статьи автора этих строк и первая монография о русских женщинах, отечественные историки мирно творили в русле марксистской парадигмы. В нашей науке тогда господствовал концепт о решенности женского вопроса в СССР. Признанию «женской темы» самостоятельной проблемой мешали старые методологические подходы: Ф. Энгельс назвал досоциалистическое прошлое «историей всемирно-истори-ческого поражения женского пола» (Энгельс 1961: 60). Искать свидетельства социального равенства или преимущественного положения женщин по сравнению с мужчинами, особенно в досоциалистических обществах, означало вступать в полемику с Энгельсом и всей идеологической системой, ведь она доказывала, что женщин нужно «освободить», не иначе как «решив» женский вопрос в марксистском духе.

Тем не менее в 1980-е годы и у нас появились первые работы по истории женщин (Федосова 1975; Тишкин 1978; Пушкарева 1983). Как вестернизация «варварской» России при Петре I не могла быть успешной без всех социально-культурных трансформаций XVII века, так и «доместикация» западных концептов (в том числе концепции гендера ) в постсоветский период не могла бы быть успешной без теоретического и практического опыта предшественников - тех ученых, что занимались «женской темой» еще при социализме и собирали фактические данные в течение нескольких десятилетий развития догматизированной советской науки.

Другой вопрос - о признанности таких исследований в нашей науке. Это процесс длительный, и он, вероятно, не завершился до сих пор. Имеется множество причин того, что история социальных движений и конфликтов обходила в нашей стране историю женского политического участия. Возьмите любой учебник - и вы найдете информацию о крестьянском движении, рабочем, национальном… О женском - ни слова, а все потому, что в советской науке не допускалось снисходительности к идеям феминизма. Благодаря усиленной антифеминистской пропаганде, начатой большевиками еще до революции, само слово феминистка воспринималось с усмешкой. Рождение в нашей стране женских исследований в истории произошло очень поздно и отнюдь не в «лоне» феминистского сознания (как на Западе). Зато история полов и гендерные исследования в истории лишены у нас запальчивости и радикализма, характерных для западного гуманитарного знания. Более академичные по характеру (чем, скажем, в США), они рождены не как ответ на «мужской шовинизм и сексизм», а как реакция на унификацию половых различий, характерную для советской идеологии.

Одновременно с ликвидацией монополии Комитета советских женщин, бездеятельной марионетки ЦК КПСС, были созданы вначале Московский, а затем и иные центры гендерных исследований. Постепенно они возникли в других университетах и вузах России: Петербурге, Самаре, Иванове, Томске, Петрозаводске…

Но историки остались поначалу в стороне от деятельности этих образований, и лишь спустя полтора десятилетия была создана «Российская ассоциация исследователей женской истории». В 2007 году она вошла в состав МФИЖИ. Ее первая конференция, проведенная в марте 2008 года, собрала более ста участниц из полусотни городов России. Она была приурочена к 100-летию Первого всероссийского женского съезда 1908 года, и многочисленные секции работали в течение трех дней. В настоящий момент Ассоциация уже зарегистрирована Министерством юстиции РФ как Межрегиональное общественное объединение, чьи научные форумы проводятся ежегодно, а сама она вошла как коллективный член в Международную федерацию исследователей женской истории (http://www. ifrwh.com).

Чего достигли «женские и гендерные исследования» в истории - на Западе и в России?

Тридцать с лишним лет моего личного участия в работе по развитию «женской истории» позволяют оценить основные успехи этого направления в исторических науках. Стало ли оно за это время самостоятельным и признанным, равноправным с историей университетов, историей городов, историей общественных движений и т. д.?

Вначале об успехах.

Женщины (прежде всего - выдающиеся личности, но не только они) вернулись в общие курсы истории. Доказано, что полученное ранее «единое и полное» знание о прошлом таковым не является, потому что в нем почти отсутствуют женщины и сексуальные меньшинства, - а они имели во все эпохи свое мировидение и свою систему ценностей, порой не совпадавшую с доминирующей. Обоснован вывод о равнозначности для общества двух соединяющихся сфер или доменов существования - господства Мужчины (политика, дипломатия, военное дело) и господства Женщины (дом, семья, домохозяйство), который заставил изучать оба домена на равных. Историки женщин доказали, что сферы эти были не «сепаратными», но соединенными, равно значимыми для развития общества как целостного организма. Родились новые темы, которые ранее никто не счел бы достойными специального исследования: «история материнства», «история прислужничества и найма кормилиц», «история домашней работы и гувернерства», история практик, продуцировавших мужественность (политическое гражданство как клуб собратьев, история военной службы и спорта). Введено новое измерение социально-экономической истории, ориентированное на такие темы, как «феминизация бедности», «женское лицо» безработицы, политэкономия домашней работы, - категория пола признана одним из структурообразующих экономических принципов.

Немалое значение имеет и развенчание мифов, мужского мифотворчества в социальной истории, и тем самым поставлены под сомнение оценки некоторых процессов и даже эпох . Гендерологами убедительно показано, как акторы истории могут превращаться из «творцов» истории в ее «жертв». Сторонники гендерного направления заставили исследовать множественные формы сексуальности в различных культурах, однозначно отрицательно ответив на вопрос: является ли преобладающая - гетеросексуальная - форма единственной? Они поставили на научное обсуждение вопрос о том, как, с каких пор гетеросексуальность была превращена в норму, исключающую, отвергающую, клеймящую позором все другие…

Не менее существенно то, что женской и гендерной истории удалось реабилитировать феминизм как политику, в основе которой лежит принцип свободы выбора женщиной пути самореализации. Это заставило признать феминистскую идею личностного становления женщины как основы ее эмансипации и освобождения общества от стереотипов.

Получена возможность обнаружить непривычное в привычном(мужскую дискриминацию и подчинение в патриархатном обществе) и понять конструирование иерархий как взаимодействие, а не однонаправленный процесс… Выявлено множество точек соприкосновения гендерной истории с «устной историей», что помогает озвучить всех «исчезнувших, молчащих и противящихся». «Устная история» стала пограничным полем между историей, психологией и социологией, позволив дисциплинам использовать методы, подходы и преимущества друг друга. «Другая история» или, точнее, «другие истории» предполагали реконструкцию прошлого «другими глазами» - глазами ребенка, старика, гомосексуалиста и, конечно же, женщины.

Власть, проанализированная в рамках гендерной концепции, оказалась «распыленной» повсюду, неформальной, непредсказуемой, требующей комплексного рассмотрения. Социальная структура - при гендерном подходе и с учетом исторической изменчивости - потребовала многомерного подхода, а не простого вписывания женщин в уже известные элементы этой конструкции . В итоге анализ прошлого превращен в инструмент решения современных задач (скажем, о путях маргинализации, «забывания» той или иной социальной группы, о ее правах).

За почти полвека существования нового направления историки научились рассматривать не пол сам по себе и не только взаимоотношения полов, но именно множественность социальных связей, не упуская при их рассмотрении фактора пола и гендерного взаимодействия. Это сделало картину прошлого объемнее, полнее, помогло преодолеть узость отдельных «историй», рожденных в 1970-е годы, - женщин, мужчин, «третьего пола». Вот почему функция гендерной истории оказывается не только комплементарной (дополнительной по отношению к традиционной), не только компенсирующей (нехватку чего-либо: скажем, женских имен в учебниках) и не только пересматривающей (старые представления, старые подходы), но именно синтезирующей .

Причины сохраняющейся непопулярности «женской темы» в отечественной исторической науке

Если институциализация новой дисциплины шла так успешно, то почему «женская история» и гендерные исследования прошлого до сих пор не нашли себе места в системе исторического образования России? Почему признанное за рубежом направление научных изысканий историкам России неизвестно и не нашло отражения в учебниках, где женские имена (если это не правительницы страны) - редкость? Выделю несколько причин.

1. Образовательная литература для школьников и студентов остается симбиозом марксистско-ленинского социально-экономического детерминизма и традиций государственной школы отечественной историографии. В ней женщинам места нет. Простой человек, его интересы, история повседневности так и не попали в учебную литературу. Поэтому нет в ней и «женской составляющей» - ведь история материнства, семейного воспитания, традиций питания считаются «слишком этнографическими» сюжетами и «частностями» по сравнению с событийной политической историей.

2. Социальный заказ отсутствует: считается, что исследования социологов, психологов, медиков или демографов могут иметь конкретный практический выход, а знание деталей женской истории ничем не может помочь современным социальным работникам или воспитателям.

3. «Женская тема» считается чем-то иллюстративным для историописания. Аналитичность, критичность направления ускользают - а в итоге в истории социально-полового (гендерного) неравенства наши историки будто и не видят модели для изучения социального неравенства и социальных конфликтов и не догадываются о том, что гендерное неравенство - исторически первая форма социальной асимметрии.

4. В России - в отличие от Запада - «женский вопрос» решался на государственном уровне десятилетиями (патерналистская составляющая в нашей стране была всегда сильна) и считался «решенным».

5. «Женские исследования» не «зазвучали» в российском политическом контексте в отличие от западного в силу традиционности, патриархатности большинства социальных структур. Так или иначе, проблема борьбы за соблюдение прав женщин не стала в России одной из составляющих борьбы за права человека, как это произошло на Западе .

6. Отношение к понятию «феминизм» (а с ним было связано возникновение всего направления women studies ) остается в России - если говорить о бытовом, профанном уровне знания - в большинстве случаев негативным.

7. В крупнейших российских университетах нет подготовленных специалистов-гендерологов, курсы по «женской истории» читаются энтузиастами в российской провинции - в Твери, Иваново, Петрозаводске, Самаре.

8. Гуманитарно-академическая среда с большим трудом и напряжением воспринимает импульсы междисциплинарных исследовательских подходов (скажем, метод устного интервьюирования, «устной истории» с большим трудом институционализируется в системе традиционных исторических исследований), а женские исследования в истории настойчиво требуют междисциплинарности.

Изучая прошлое женщин и гендерную историю, приверженцы описываемого направления ищут ответ на собственные размышления «о времени и о себе», о своем месте в мире и востребованности проводимых ими исследований. Подводя итоги и задумываясь над судьбой «истории женщин» и гендерных исследований в России, я с оптимизмом смотрю в будущее и говорю с уверенностью: направление выживет, несмотря на катаклизмы. Поколения историков, которые придут следом, конечно же, покажут, сколь многого мы недочитали, недосмотрели в архивах, недопоняли, и с решительностью неофитов продвинут изучение женской и гендерной истории куда дальше всех нас, своих предшественников, включая и западных коллег.

Не стоит лишь забывать, что первый шаг был самым трудным. Но те, кто его сделали, не ропщут. Они вознаграждены обаянием открытия.

Литература

Карамзин, Н. М. 1803. Известие о Марфе-Посаднице. Вестник Европы IX(12): 294-302.

Пушкарева, Н. Л.

1983. Женщина в средневековом Новгороде XI-XV вв. Вестник МГУ . Серия 8. История 3: 78-89.

1996. Женская история в России: приоритеты, направления, методы. Женщина в российском обществе 4: 11-24.

1998. Гендерный подход в исторических исследованиях. Вопросы истории 6: 41-62.

2002. Русская женщина: история и современность. М.: Ладомир.

2007. Гендерная теория и историческое знание. СПб.: Алетейя.

Тишкин, Г. А.

1978. Н. Г. Чернышевский и проблемы женской эмансипации. Вестник Ленинградского университета . т. 20. История, язык, литература 4: 32-36.

1984. Женский вопрос в России в 50-60-е гг. XIX в. Л.: Изд-во ЛГУ.

Федосова, Э. П. 1975. Бестужевские курсы. Вопросы истории 11: 216-220.

Энгельс, Ф. 1961. Происхождение семьи, частной собственности и государства. В: Маркс, К., Энгельс, Ф. Соч. Т. 21, с. 23-178. М.; Л.: ГИЗ.

Boxer, M . J ., Marilyn , J., Quataert, J . H. (eds.) 1987. Connecting spheres : Women in the Western world,1500 to the present. N. Y.: Oxford University Press.

Davin, A. 1988. Redressing the Balance or Transforming the Art? The British Experience. In Kleinberg, S. J. (ed.), Retrieving Women"s History. Changing Perceptions of the Role of Women in Politics and Society , р. 101-124. Berg: UNESCO Series in Women"s Studies, Berg-Publications.

Hubbard, R., Henifin, M. S., Fried, B. (eds.) 1982. Biological Women, the Convenient Myth. Cambridge, Mass.: Schenkman.

Kandel , L. 1980. L’explosion de la presse féministe. Le Debat (Mai) 1: 104-119.

Lerner , G. 1989. Welchen Platz nehmen Frauen in der Geschichte ein? Alte Definitionen und neue Aufgaben. Denkverhältnisse. Feminismus und Kritik. Frankfurt a/M.: Suhrkamp, s. 454-487.

Marcuse , H. 2006. Marxism and Feminism. Feminist Theory and the Frankfurt School 17(1): 147-157.

Perrot, M. 1988. Making History: Women in France. In Kleinberg, S. J. (ed.), Retrieving Women"s History. Changing Perceptions of the Role of Women in Politics and Society, р. 16-47. Berg: UNESCO Series in Women"s Studies, Berg-Publications.

Riley, D. 1988. Am I That Name? Feminism and Category of ‘Women’ in History. London: Macmillan.

Sargent, L. (ed.) 1986. The Unhappy Marriage of Marxism and Feminism. London; Boston: South End Press.

Scott, H. 1974. Does Socialism Liberate Women? Boston: Beacon Press.

Scott, J. 1986. Gender: a Useful Category of Historical Ana­lysis. American Historical Review 91(5): 1053-1075.

Woolf , V. 1929. A Room of One"s Own. London: Harvest Books.

Скажем, исследования по интеллектуальной истории показали, как в европейской науке ХIX века родился миф о существовании когда-то «власти женщин», матриархата - социальной системы, которой не было нигде и никогда. Другой пример. Такие явления, как античная цивилизация, эпоха Ренессанса, великих буржуазных революций, выглядят прогрессивными только в системе мужских абстракций о Добре и Счастье. «Демократическая афинская цивилизация» предполагала содержание женщин в гинекеях (женских половинах домов). Европейский Ренессанс означал для женщин вытеснение с рынка труда, признание домашней экономики (где они властвовали) малозначимой, а в области культурной - «одомашнивание» жен буржуа. Именно на эпоху Возрождения пришлась и «охота на ведьм», и псевдонаучные дебаты на тему: «человек ли женщина?» Развитие технологий не привело к освобождению женщин ни на работе, ни дома, а «век демократических преобразований» исключил женщин из сферы политического участия: ведь славные буржуазные революции - включая Великую французскую - не торопились распространить на женщин лозунг: «Свобода, равенство, братство!»

Скажем, распространенность фигурок женских божеств, держащих в руках различные культовые предметы-символы социального влияния, говорит о значительности формальной власти женщин в данной социальной структуре. Напротив, распространение символов женской пассивности, в том числе в иконографии - женщин с детьми на руках, как это типично для раннесредневековой Европы, свидетельствует об ином типе социального поведения. Однако связи символов и поведения могут быть куда менее примитивными. Скажем, образ Богородицы и житийные клеймы, рассказывающие о том, как Богоматерь воспитывала сына, одновременно отражали и формировали представления о том, что является символами частной сферы (купание, еда, забота как общее понятие) в противовес сфере публичной. Причем понятия частного/публичного и природного/культурного также были и остаются довольно изменчивыми.

Несмотря на то, что феминизм как политическое течение развился в России одновременно с ведущими странами Запада (т. е. в середине позапрошлого века), он не мог получить широкого распространения: Россия была страной «запаздывающей модернизации», большинство населения составляло крестьянство, а в крестьянских семьях женщины были жестко подчинены традиционным правилам, религиозным нормам. Западный феминизм как теория насчитывает несколько столетий, а российский - всего полтора века.